Счастье™ - Уилл Фергюсон

Все закончилось полнейшим изнеможением. Мэй содрогалась в конвульсиях, Эдвин обливался потом.

Они лежали частично на футоне, частично на полу, в вихре ощущений, хватая ртом воздух. Кошка удрала из комнаты, решив, что это какая-то ритуальная человеческая борьба. И кто-то в какой-то момент сбил на пол папоротник.

Как обычно, в подобные мгновения люди склоняются к религиозности.

– О господи… О боже мой…

– Боже… О боже…

– Принесу воды. – Мэй встала, завернулась в простыню и босиком прошлепала на кухню. Эдвин скинул второй ботинок. Потянулся. Подумал о Дженни и удивился, что не испытывает угрызений совести. И тут же почувствовал вину за то, что не чувствует вины.

Посмотрел вниз, широко улыбнулся и крикнул:

– Мэй! Эрекция пропала!

– Надеюсь. – Она принесла стакан холодной воды. – Держи. У тебя иссохший вид.

– Ты не понимаешь. Эрекция пропала. Я без сил. Совершенно без сил. Таким и должен быть секс! Вот я сижу здесь, мне слегка не по себе, чуть неловко и немного стыдно. Вот каким должен быть секс. А не слиянием со Вселенной. Секс с женой слишком… слишком совершенен.

– Значит, совершенен. – В голосе Мэй зазвучал холодок, но Эдвин этого не заметил.

– Да, совершенен. Все четко организовано. Чисто, аккуратно, точно. Секс с моей женой чересчур хорош, понимаешь? Секс не должен быть чистым и аккуратным. Нужно некоторое ощущение грязи и вины. Двойственность – вот слово, которое я искал. Секс должен быть двойственным. – Он отхлебнул воды. – Мне так хорошо!

Ледяное молчание.

– Эдвин, я думаю, тебе пора. Он искренне удивился.

– Почему? Я что-то не то сказал?

– Уходи.

– Но, Мэй…

– Помнишь «Шератон Тимберленд»? Помнишь? – в ее голосе зазвучали боль и гнев. – Помнишь?

– Конечно. Постоянно вспоминаю. Каждый день на работе, каждый раз, как встречаю тебя в коридоре.

– Правда? – Ее решимости поубавилось. – Я и не знала… Не представляла, что это так много значит для тебя. Что это так важно.

– Нет, не в том смысле. Это было ужасно. Я так об этом жалел. Спрашивал себя, зачем сделал эту глупость… Тогда я совсем запутался. Было то самое двойственное ощущение.

– Значит, двойственное, – сухо повторила Мэй.

Эдвина выставили за дверь, с пиджаком и ботинками в руках, штаны натянуты лишь до колен, галстук свободной петлей болтается на шее, на лице написано потрясение.

– За что? – спросил он, когда дверь захлопнулась. Было слышно, как щелкнул замок, как Мэй закрывалась, поднимала мосты, запиралась на засов.

– Мэй… – позвал он мягко. – Мэй! Ответа он не дождался.

А за стенами крепости Мэй уселась на диванчике с кошкой Чарли на коленях и раскачивалась взад и вперед, и слезы наполняли глаза и переливались через край. Снова и снова. Не из-за того, что он сказал, а из-за того, что не сказал.

Она плакала потому, что больше не будет так близка с ним, не позволит себе такой близости. Кто такой Эдвин де Вальв? Дерганый, бесчувственный редактор со степфордской женой, постоянно на грани срыва. Куда она смотрела? Как позволила себе влюбиться в подобного субъекта? О чем она думала?

Вот именно, что не думала. В том-то и дело. (Как обычно.)

– Помада, – сказала Дженни, и Эдвин застыл на месте. – Что?

– На галстуке. Видишь? Вот, вот и вот. Банально – муж возвращается с помадой на галстуке. – Она подошла ближе и пригляделась. – Новый оттенок, но фирма та же. Везде узнаю. Эта… как там ее… Пухленькая такая.

– Стив?

– Да нет же. Мэй. Правильно? Так что же случилось?

Эдвин сглотнул. Алиби нет. Он ничего не придумал. Стоял, словно проглотив язык, и вспоминал о следах помады на груди, полоске на спине, между пальцами ног. Он был ходячей картой супружеской измены.

– Понимаешь ли…

Но Дженни перебила, не дав Эдвину промямлить жалкое подобие оправдания:

– Так что случилось? Вы веселились на работе, и Мэй упала на тебя? Или, может, она была расстроена, ты ее пожалел и обнял, чтобы утешить?

Эдвин откашлялся.

– Да. Первое.

– Веселились?

– Да. Веселились. На работе. Именно на работе. Так и есть. Когда мы веселились… слушай, может, закажем на ужин что-нибудь? Тайское, например? Не знаю, как ты, а я голоден как волк.

– Еще бы, – сказала Дженни, на ее лице появилась знакомая лукавая улыбка. – Но прибереги немного сил.

Эдвин понял, что это значит, и сердце его упало в бездну отчаяния.

– Немного сил?

– Для Ли Бока. – Она провела пальчиком по его груди. – Давай сначала пойдем в спальню и нагуляем аппетит.

Эдвин, понурившись, поплелся за ней, словно заключенный на казнь, – и тут неожиданно вспомнил про следы помады по всему телу, эти временные татуировки на интимных местах. Их происхождение объяснить несколько сложнее.

– Потерпи еще секундочку, – сказал он. – У меня был трудный день. Я хочу освежиться.

– Хорошо. Только побыстрее. Я жду, – пропела она, а у Эдвина по коже побежали мурашки.

– Привет, Мэй. Насчет вчерашнего…

– А что было вчера? Нам нечего обсуждать. Понятно?

– Послушай, мне очень неловко. Дело в том…

– Дело в том, Эдвин, что я тебя использовала. Мне хотелось секса, а ты оказался ближайшим приличным мужиком. – Она пожала плечами. – Вот и все. – Отлично сказано: небрежно, откровенно, беззаботно. Так, как надо. Она репетировала всю ночь – она так и не смогла сомкнуть глаз. – Вот и все. Не ты использовал меня, а я тебя. – Это была ее мантра, ее заявление для прессы и зеркала. Она столько раз повторила эти слова, что сама начала в них верить.

– Правда?

– Да. Извини, но это так.

– Ясно. – Эдвин не знал, что сказать. – Я вот… тебе кофе принес. Я был…

– Вот сюда, – она указала рукой. – Поставь сюда. А теперь извини, но мне надо работать. – И она с преувеличенным вниманием принялась перебирать папки.

Эдвин сделал, как ему велели. Поставил чашку кофе на стол и уже на пороге обернулся:

– Мэй, я хочу, чтобы ты знала одну вещь. Несмотря ни на что, я всегда буду…

– Хватит. Не надо. Лучше иди. – А затем мягко произнесла одно слово, которое знаком вопроса повисло между ними: – Razliubleno.

Эдвин не пошел в свою каморку, а направился к штабелям старых изданий и в самом низу левого ряда нашел «Непереводимости» и стал искать слово, которое только что произнесла Мэй. Пролистал страницы, пробежался глазами по заголовкам статей. «Разлюблено – русское слово, означающее чувство, которое вы питаете к тому, кого когда-то любили».