Челюсти пираньи - Владимир Гурвич

— Очень люблю шампанское, а вы как? — проговорил Барон, ставя бокал на стол.

Я пожал плечами.

— Вот и верь после этого людям. А вы на сто процентов правы, я — идиот, не придал значение тому, что он недавно спрашивал меня, за сколько можно продать его дом. Я-то, дурак, полагал, что он хочет купить себе другой, больший. Я сам за свою жизнь сменил множество домов, вот совсем недавно переехал. А он решил дать деру. Ну, теперь пусть попробует. Я отдал приказ заблокировать его карточный счет, оставил лимит в 500 долларов, пусть теперь попробует удрать с такой суммой, — и довольный собой Барон рассмеялся.

— Но, насколько я понимаю, эта мера незаконная.

Смех Барона плавно перетек в хохот. Эта ситуация явно доставляла ему удовольствие.

— Вы верно подметили, «незаконная», только хотел бы я видеть его, как он будет жаловаться на мои действия. Я вам очень благодарен, что вы пришли ко мне и сообщили эту важную новость. Видите, я прав на все сто, самые дорогие новости те, которые мы получаем бесплатно. Но если вы не хотите получить за ваше сообщение деньги, чем я могу с вами расплатиться?

— Как чем, Яков Аркадьевич, той же самой монетой — информацией.

— Вам нужна информация. Ах, да, вы же секретный агент. Что же вы хотите от меня узнать?

— Пока ничего.

Барон с изумлением уставился на меня.

— Как так ничего?

— Что я хотел бы узнать, вы мне все равно не скажите, а то, что можете сказать, это мне не интересно, это я и так узнаю. Лучше поберегу ваш должок до нужного момента. Надеюсь, вы не забудете о нем?

Несколько секунд Барон смотрел на меня, затем в какой уже раз расхохотался. Это был редкий экземпляр человеческой породы, которую в веселое настроение приводило едва ли не любое обстоятельство.

— А знаете, Александр Александрович, искренне говорю вам, вы мне очень нравитесь. Жаль, что не я вас откопал, вы ценное приобретение нашей всеми любимой и уважаемой Александры Александровны. Теперь я вижу, что она понимает толк в людях. Вот только по достоинству ли оценивает она ваши труды? Мне кажется, что она не представляет, сколько вы на самом деле стоите?

— Сколько же, по-вашему?

— Замечательный вопрос, — вдруг едва не вылетел от охватившего его возбуждения из кресла Барон. — Вы спросите, чем он замечательный. А тем, что однажды я задал его самому себе. Вот скажите откровенно: вы спрашивали себя, сколько вы стоите?

Я отрицательно покачал головой.

— Мне как-то не приходило это в голову.

— А напрасно, нужно обязательно спрашивать. И чем раньше вы это делаете, тем лучше. Мне было восемнадцать лет, когда я его задал. У нас была большая нищая семья, мой отец был сапожником. Вы представляете, сапожник по фамилии Барон. Ничего себе, все просто потешались над нами.

Барон посмотрел на меня, словно проверяя, не собираюсь ли и я присоединиться к когорте потешателей, но я оставался совершенно серьезным. Зато он явно наслаждаясь своим смехом, в очередной раз расхохотался.

— Вы не знаете, что такое подлинная бедность, Александр Александрович, а я испил эту чашу до дна. Это когда неделями питаешься одной картошкой, да еще без масла. Представляете, кроме картошки — ничего. И вот тогда я себя спросил: сколько же я стою? Это было вечером, сразу же после ужина, который оставил меня почти таким же голодным, каким я был до него. И я сказал сам себе: я буду стоить очень много. И вот видите, — он обвел руками вокруг, — я теперь действительно кое что стою. — Барон сделал паузу, словно приглашая меня оценить все великое историческое значение этого события. — А вы хотите много стоить?

— Кто же этого не хочет.

— Очень правильно вы ответили: кто же этого не хочет. А вот могут совсем немногие. Я бы сказал: избранные. И вы можете быть среди них.

— Это как? — прикинулся я простачком.

Барон хитро посмотрел на меня, показывая всем своим видом, что отлично понимает мою игру. Но я и не надеялся таким образом его обмануть, просто мне хотелось вытянуть из него как можно больше его намерений и мыслей.

Внезапно он мне погрозил своим маленьким пальчиком.

— Вы отлично меня поняли, Александр Александрович. Не надо обманывать Якова Аркадьевича, он этого не любит, — почему-то стал он говорить о себе в третьем лице. — Но я умею доказывать свою дружбу тем, кто мне друг.

Я не без некоторого сожаления оторвался от мягкого кожаного кресла.

— Спасибо за угощение, но мне надо идти. У вас в концерне по моему ведомству очень много дел и их с каждым днем становится все больше и больше.

Барон несколько мгновений с недоумением смотрел на меня, он явно не ожидал, что столь перспективно начавшийся разговор оборвется так внезапно. Но я уже направлялся к выходу из кабинета. Не доходя немного до двери, я остановился.

— Да, совсем забыл вас предупредить, Яков Аркадьевич. Я как советник президента требую, чтобы вы в течение двух дней изменили бы пропускной режим в вашем банке и сделали его таким же, как и во всем концерне. В противном случае никто на работу не попадет, правила для всех едины.

Я увидел, как мгновенно изменилось лицо Барона, но что последует дальше ждать не стал, а вышел из кабинета.

В этот вечер над моей головой разразилась гроза. Нет, небо было чистым, как душа младенца, звезды раскидывали свои снопы света по земле, но гром гремел, а прямо в меня летели молнии, правда не с высоты птичьего полета, а несколько ниже — из глаз Ланиной.

Я уже заметил, что у нее непостоянный характер, что эмоции подчас хлещут через край, но на этот раз ливень ее гнева едва не смыл меня с занимаемой мною должности.

Все началось с того, что я зашел к ней кабинет, где она работала и жестом показал, что хочу с ней переговорить. Мы перешли в другую комнату, где не было налажено прослушивание, по крайней мере никаких «жучков» я здесь не нашел, хотя искал тщательно. Там я поведал ей обо всем, что произошло в самое последнее время. Она слушала меня молча, но по мере того, как мое повествование подходило к концу, выражение ее лица становилось все более хмурым.

Наконец я завершил свой красочный рассказ, и в комнате повисло тревожное молчание. Но длилось оно недолго, разразилась та самая гроза.

— Вы сошли с ума! — завопила Ланина. — Да разве можно было этого негодяя отпускать в Париж. Кто вам предоставил полномочия для принятия подобных решений? Вы поставили под удар все переговоры, которые мы ведем с французами. Вы представляете, что после ваших разоблачений он теперь там натворит. И почему я послушалась вас и не уволила его сразу.

Не буду приводить все обвинения, которые я выслушал в тот вечер, Ланина словно раненная тигрица металась по комнате, не в силах успокоиться и без конца выкрикивая угрозы, половина из которых — в мой адрес. Я же что есть силы старался держать себя в руках, хотя тоже чувствовал, как закипает во мне кровь. Но я понимал: если я не сдержусь, то мы наломаем таких дров, что не уберем их за многие дни. Ситуация же такова, что дорога каждая минута.