Учитель фехтования - Александр Дюма

При этих словах Пален почтительно склонился перед великим князем и вышел из комнаты. Поставив часовых у его двери, он отправился к великому князю Константину и к императрице Марии Федоровне, показал им приказ императора, но не принял против них таких мер предосторожности, как против Александра.

Было восемь часов вечера и уже стемнело, потому что дело происходило в начале весны. Пален отправился к князю Голицыну, где застал почти всех заговорщиков. На него со всех сторон посыпались вопросы.

– Мне некогда отвечать вам, – сказал он, – пока все идет хорошо, и через полчаса я приведу к вам подкрепление.

И Пален поехал в одну из тюрем. Перед ним, как перед петербургским губернатором, тут же отворились все ее двери. Увидев губернатора, окруженного стражей, и заметив грозное выражение его лица, заключенные вообразили, что пробил их час: либо их сошлют в Сибирь, либо переведут в другую, худшую тюрьму. Тон, каким Пален приказал им одеться и быть готовыми к отъезду, подтвердил их предположения. Несчастные молодые люди повиновались. У ворот их ожидал караул, они безропотно расселись по саням, которые умчали их куда-то. К великому их изумлению, спустя минут десять сани остановились во дворе великолепного дворца. Заключенным было приказано выйти. Они вышли, затем двери дворца затворились за ними, стража осталась во дворе. Пален был с ними.

– Следуйте за мной, – сказал он и пошел вперед.

Арестованные повиновались. Войдя в комнату рядом с залой, где собрались заговорщики, Пален поднял лежавшую на столе шинель, под которой оказались шпаги.

– Вооружайтесь, – проговорил он.

Заговорщики в полном недоумении подчинились этому приказу, начиная догадываться, что им предстоит нечто столь же странное, сколь и неожиданное. Пален отворил дверь той залы, где были заговорщики, и приезжие увидели за столом своих друзей с бокалами в руках, которые встретили их возгласом: «Да здравствует Александр!» Люди, чудом вышедшие из тюрьмы и считавшие себя навсегда оторванными от друзей, с криками радости бросились в зал, где происходило пиршество. В нескольких словах их ввели в курс дела. Они все горели желанием отомстить за унижение, которому подверглись накануне. План цареубийства был ими принят с восторгом, и ни один не отказался от той роли, которая предназначалась ему в грядущих событиях.

В одиннадцать часов ночи заговорщики, числом около шестидесяти, вышли из особняка князя Голицына и направились небольшими группами к Михайловскому дворцу. Главарями были: граф Беннигсен,[47]бывший фаворит Екатерины граф Платон Зубов, санкт-петербургский губернатор Пален, полковник Семеновского полка Депрерадович, флигель-адъютант императора Аргамаков, генерал-майор артиллерии князь Яшвиль,[48]командир лейб-гвардии Преображенского полка князь Голицын и князь Вяземский.

Заговорщики вошли через калитку в парк Михайловского дворца. Но в ту минуту, когда они проходили по аллее, затененной летом густыми деревьями, которые, усеяв землю листьями, воздевали теперь к небу оголенные ветви, стая воронов, разбуженных шумом шагов, со зловещим карканьем поднялась с места. Заговорщики, перепуганные этим карканьем, которое, по понятиям русских, считается дурным предзнаменованием, остановились в нерешительности. Но Зубов и Пален подбодрили их, и они продолжали путь.

Войдя во двор дворца, заговорщики разделились на два отряда: один, под командованием графа Палена, вошел во дворец через маленькую дверь (здесь обыкновенно проходил сам граф, когда не желал быть замеченным). Другой отряд, под начальством Зубова и Беннигсена, беспрепятственно поднялся по парадной лестнице на второй этаж благодаря тому, что Пален заменил всех караульных солдат офицерами, переодетыми в солдатскую форму.

Позабыли подменить лишь одного часового, и, увидев приближающихся людей, он спросил: «Кто идет?» Часовой уже готовился преградить им путь, когда Беннигсен подошел к нему и, распахнув свой плащ, под которым был мундир, увешанный орденами, крикнул:

– Молчать! Разве ты не видишь, кто идет?

Солдат посторонился, и заговорщики прошли мимо него. В галерее, ведшей в переднюю, перед покоями императора, они нашли своего человека – офицера, переодетого солдатом.

– Ну, что император? – шепотом спросил Платон Зубов.

– Около часа как вернулся и теперь, кажется, почивает, – так же тихо ответил офицер.

– Хорошо, – сказал Зубов, и заговорщики продолжали свой путь.

Павел, по своему обыкновению, провел весь вечер у княгини Гагариной.[49]Заметив, что он более бледен и мрачен, чем обычно, она стала настойчиво расспрашивать его.

– Что со мной? – молвил император. – А то, что настала минута нанести сокрушительный удар: через несколько дней, быть может, падут головы, которые были мне весьма дороги.

Испуганная этой угрозой, княгиня Гагарина, которая хорошо знала, какое недоверие питает Павел к своей семье, воспользовалась первым благовидным предлогом, чтобы предупредить Александра. Офицер, стоявший на часах у покоев великого князя, получил лишь один приказ – не выпускать его, а поэтому и разрешил войти посланцу княгини Гагариной. Александр получил записку княгини и, зная ее осведомленность в делах императора, понял всю опасность своего положения.

В двенадцатом часу ночи император Павел, как сообщил часовой, вернулся к себе от княгини Гагариной и тотчас же лег почивать.

Итак, заговорщики подошли к двери комнаты, смежной с опочивальней императора, и Аргамаков постучал.

– Кто там? – спросил камердинер государя.

– Я, Аргамаков, флигель-адъютант его величества.

– Что угодно вашему превосходительству?

– Имею сделать экстренное сообщение государю.

– Изволите шутить, ваше превосходительство, уже скоро полночь.

– Не полночь, а шесть часов утра. Откройте поскорей, не то государь будет гневаться…

– Право, не знаю, ваше превосходительство, должен ли я…

– Приказываю вам сию же минуту открыть дверь!

Камердинер повиновался. Как только дверь отворилась, заговорщики, обнажив шпаги, ринулись в покои государя. Испуганный камердинер забился в угол. Польский гусар, стоявший на часах у опочивальни Павла, встал перед дверью, требуя, чтобы заговорщики удалились. Зубов хотел оттолкнуть его, но в ту же минуту раздался выстрел, и гусар упал. Единственный защитник того, кто час тому назад повелевал пятьюдесятью тремя миллионами людей, был убит.