Моей Матильде. Любовные письма и дневники Николая Второго - Борис Соколов

20 декабря. Репетируют «Тщетную предосторожность» для г-жи Кшесинской. (…)

2 января. Утром «Тангейзер» — мои танцы. Вечером два акта из «Тщетной предосторожности» и один акт из «Пахиты» с г-жой Кшесинской. В 2 часа у г-на Дриго по поводу вариации г-жи Преображенской. Она забыла и не пришла. (…)

14 января. В театре репетируют «Лебединое озеро». В балете должна была танцевать Кшесинская, но так как она трусит (в Мариинский театр поступили анонимные письма с угрозами в адрес Кшесинской, известной своими связями с царем и великими князьями. — Б.С.), вместо нее будет танцевать Преображенская. (…)

23 января. Утром «Кармен». Вечером: 1) «На перепутье» (в третий раз), 2) 2-я картина «Лебединого озера» и 3) последний акт из «Пахиты» — г-жа Кшесинская.

26 января. Дают «Конька». Зал неполон. Г-жа Кшесинская с отцом. (…)

13 февраля. Вечером бенефис кордебалета. В 207-й раз моя «Дочь фараона». Кшесинская, Преображенская, Петипа 1-я, Павлова. Бенефис прошел при полном зале. Утром «Аида» с моими танцами, а вечером мой балет «Фараон». (…)

20 февраля. В театр не иду. Позор, как это возобновлено и исполняется. «Голубая георгина» — Егорова, затем «Тщетная предосторожность» с этой мерзкой Кшесинской. Писал директору, чтобы он снял мою фамилию с афиши «Голубой георгины». Он это сделал. (…)

27 февраля. Сегодня день моего рождения. Мне восемьдесят семь лет. Возраст что! Вся беда в том, что приходится мучиться. Вечером мой балет «Жемчужина». Г-жа Ваганова ужасна. «Голубая георгина» — Егорова — плоха. «Грациелла» — г-жа Трефилова. Один акт из «Корсара» — Оживленный сад с г-жой Павловой. «Фиаметта» с Кшесинской и М. Петипа. В театр я не иду. (…)

Матильда Кшесинская (справа) и Николай Солянников (слева) в балете Мариуса Петипа «Пробуждение Флоры»

В работе Петипа был суров и никогда не имел любимчиков в труппе. В первые годы моего пребывания на сцене он не обращал на меня внимания: прежде всего я должен был доказать, стою ли я чего-нибудь. Мне уже минуло двадцать шесть лет, когда Петипа дал мне наконец ведущую роль. Одним из любимейших его сочинений было pas de trois в балете «Пахита», которое исполняли Кшесинская, Анна Иогансон и я. Петипа называл его «золотое pas de trois». (…)

Отец призывал в танце исходить от сюжета балета и намеченного образа.

Так, М. Ф. Кшесинской, исполнявшей главную роль в «Дочери фараона», он часто во время спектакля напоминал за кулисами, чтобы она не забывала, что она — дочь фараона, и не нарушала бы гармонию создаваемого образа.

Замысел балета должен был выявляться в исполнении танцев. Для выражения чувства радости, гнева, любви, задумчивой лирики или горя и страдания он призывал наблюдать природу в ее многогранных проявлениях и переливах — от грозной мрачности до буйной жизнерадостности, в легком дыхании ветерка, в трепетании листьев и цветов, в шепоте трав и растений. Поэтому отец настаивал на занятиях летом, когда люди ближе к природе, и когда мускулы скорее поддаются развитию техники. (…)

К числу артисток, о которых я слышала от отца (или помню сама), и которые вполне удовлетворяли его художественным требованиям, принадлежали, кроме его первой жены, высокоталантливые В. Никитина, обладавшая исключительным природным дарованием, О. Преображенская, воплощавшая в пластических движениях всю совокупность музыкальных замыслов, М. Кшесинская, одаренная выразительной эмоциональностью, А. Павлова, пленявшая своей исключительной элевацией и античной формой танца, и приезжавшая из Москвы Л. Рославлева, блеснувшая своими исключительными данными.

Балет, как и следовало ожидать, нисколько не повлиял на ход моих занятий в училище, а если и повлиял, то исключительно в хорошую сторону, то есть я из боязни не попасть в отпуск и пропустить таким образом спектакль стал лучше заниматься и строже придерживаться инструкций училища. Администрация училища разрешала мне частным образом являться после спектаклей не в 12 часов ночи, а в 121/2 и даже в 1 час, что позволяло мне по окончании спектакля проторчать определенное время на артистическом подъезде и иногда даже проводить до дому кого-либо из артисток или поужинать в компании товарищей по театру.

В начале февраля 1904 года в театре разыгралась довольно скверная история, в которую я был замешан как пострадавший и благодаря которой чуть было не вылетел из училища. Началось с того, что юнкера в училище, зная меня и Н. В. Савицкого за постоянных посетителей балета и имеющих там обширные знакомства, часто просили доставать им билеты, что мы охотно и делали. Так как в этот период, то есть перед уходом со сцены М. Ф. Кшесинской, театр был каждый спектакль переполнен, и достать в кассе билеты было совершенно невозможным, то мы, обыкновенно, пользовались любезностью М.Ф., которая благодаря своему влиянию записывала нам вперед в кассе билеты, которые нам и оставляли или же посылали прямо на квартиру Кшесинской, а мы перед спектаклем заезжали к ней за ними.

Так продолжалось вплоть до прощального бенефиса, причем количество ходивших благодаря нам юнкеров все время увеличивалось в геометрической прогрессии и доходило иногда до 30–40 человек. Все мы, по большей части, располагались в ложах 3-го яруса с правой стороны. Так как главный контингент юнкеров представляют провинциалы, приехавшие впервые в столицу и никогда в жизни не видевшие балета, а многие даже и театра вообще, то естественно, что и самостоятельной оценки артистов у них не было, и я и Савицкий являлись в этом непоколебимыми авторитетами, так что если нас что-либо на сцене не удовлетворяло, то и вся эта орава мрачно молчала, стоило же нам начать аплодировать и вызывать, как вся эта компания тоже шумела и орала. Впечатление получалось настолько внушительное, что почти весь театр обращал внимание на этот ряд лож; в партере вставали с кресел и смотрели в бинокли на нас, а один раз после pas de deux в «Эсмеральде» великий князь Владимир Александрович послал к нам плац-адъютанта, дабы умерить наши восторги или предложить переместиться из театра в училище. Само собой разумеется, что М. Ф. Кшесинская совершенно случайно приобрела чуть ли не половину третьего яруса верных и даже чересчур усердных друзей. На этой почве некто Виноградов, как впоследствии оказалось, темная личность, аферист и клакёр, получавший даже определенную плату за «фабрикацию успеха», сыграл с нами подлую историю. Я и Савицкий познакомились с ним совершенно случайно на подъезде дома Кшесинской, где мы ожидали ее возвращения из театра, дабы просить записать на следующий спектакль ложи. Когда она передавала нам билеты, то оказалось, что ей удалось достать только две ложи, ибо остальные были записаны уже раньше на кого-то. Тут вмешался в разговор Виноградов и выразил желание уступить нам имеющуюся у него ложу в бенуаре, чему мы, натурально, обрадовались и тут же у него купили ее. После этого он в каждом балете в антрактах подходил к нам, мило заговаривал и даже заходил иногда в ложу. Перед прощальным бенефисом М. Ф. Виноградов был так любезен, что даже лично привез нам билеты в училище, за которые ему тут же было уплачено.