Маленькие радости - Оливия Уэдсли

– Вы можете себе позволить быть жестоким к подвыпившему человеку, вы-то можете, – сказал он громко.

Кровь от ярости ударила в лицо Фэйну. Он не предполагал никогда, что кто-нибудь может знать о его родителях, хотя каждый раз, что он думал об этом, он был вынужден допустить мысль, что кое-кто из людей, родившихся и выросших в имении, мог знать многое о семье, в которой он служит. Все выходит наружу. Слово посвященного во все слуги много времени спустя доходит до судомойки, от нее – до ее матери, а от той – до всей деревни.

Распределение призов закончилось быстро, и Тони с Фэйном пошли обратно по парку. Фэйна всего трясло от злобы.

– Я покажу этому гнусному грубияну, как оскорблять меня! – сказал он с раздражением.

Придя домой, он послал за управляющим.

– Я выкинул этого Kappa, – сказал он Тони после обеда, – он может теперь поискать себе работу в другом месте.

– Фэйн, он всего год как женат. Его жена только что родила ребенка.

– Мне все равно, хоть бы дюжину, – грубо ответил Фэйн, – будь я проклят, если я еще раз увижу его рожу.

Позднее Мэннерс пришла к Тони и сказала, что какая-то женщина хочет ее видеть.

– Это жена Kappa, – осторожно добавила она. Тони велела провести женщину в комнату экономки и сошла к ней.

Бедная, с бледным лицом, девочка на вид, поднялась и поклонилась, когда она вошла.

– Это мой муж, барышня, я из-за этого пришла, – произнесла она, задыхаясь. – Хозяин выгнал его. Я знаю, что он выпил, но это с ним первый раз. Может быть, он сказал какую-либо грубость, но, во всяком случае, не думал этого. Они не думают, когда напиваются, и не соображают, что говорят.

Тони могла бы улыбнуться или заплакать, когда девушка так невинно объясняла ей – ей именно, – какое значение имеют слова пьяного человека.

– Я обещаю, что постараюсь помочь вам, – сказала она ласково. – Вы подождите, да?

Она побежала наверх к Фэйну и нашла его в бильярдной.

– Фэйн, – сказала она, подходя к нему, – прости этого человека, дай ему возможность загладить свою вину.

– Я сказал, что не прощу, и своих слов обратно не возьму.

– Его жена здесь, она совсем ребенок и выглядит такой болезненной. Фэйн, будь же милосердным, разве ты не помнишь, как мы страдали много лет назад, терпя голод?

Фэйн отскочил от нее.

– Честное слово, мне кажется, что ты находишь особое удовольствие говорить об этом проклятом времени. Я даже думаю, что тебе нравится сам Kapp. Пусть это тебя не беспокоит. Я сам пойду и скажу этой женщине, что я думаю о ее муже.

Тони схватила его за руку, когда он прошел мимо нее.

– Ты не сделаешь этого!

– Хотел бы я видеть, как ты меня удержишь!

– Если ты пойдешь, то – клянусь! – я расскажу Десанжам и всем твоим друзьям о нашем отце. Я так решила. Ты не посмеешь разрушить жизнь этой девочки просто потому, что ее муж задел твое самомнение. Дай мне слово, что человек этот будет восстановлен в должности, или я исполню свою угрозу.

Фэйн встретился с ее взглядом. Он опустил глаза.

– Ты маленький дьявол, – пробормотал он. – Ладно, я скажу утром Фоусетту, что я дам этому грубияну случай исправиться. – Он возвысил голос. – Я чрезвычайно рад, что тебя скоро в Англии не будет.

Тони широко открытыми глазами посмотрела на него.

– Не будет в Англии? – повторила она.

– Да, – сказал он, кивнув со злобной гримасой, – тетя Гетти и я решили, что ты уедешь на год в Северную Германию.

– Это неправда, – сказала Тони. Она не могла поверить, что ее ушлют, как сказал Фэйн, и она никогда больше не увидит Роберта.

– Это верно, моя дорогая, и это будет очень хорошо к тому же, ибо прекратит хоть немного твое вмешательство в мои дела.

Тони повернулась и вышла из комнаты.

В темноте, в коридоре, она остановилась, сжимая и разжимая руки. От сознания, что они все завтра возвращаются в город, последняя неделя была для нее почти сносной. Она знала, что раньше или позже Роберт будет в городе, а теперь – теперь ее отсылают, и так далеко, чтобы она никогда больше не увидела его.

Среди своей печали она вспомнила, что ее ждет женщина, и спустилась вниз.

– Все в порядке, – сказала она. – Сэр Фэйн восстановит в должности вашего мужа.

Женщина залилась слезами благодарности.

– Ну, ну, – мягко произнесла Тони, держа некоторое время ее худую руку. – Экономка накормит вас ужином, вы должны постараться поесть, – сказала она. – Спокойной ночи!

Она поднялась прямо в комнату тети. Когда она постучала, голос ответил:

– Войдите.

Тони подошла к письменному столу и остановилась возле тети.

– Почему вы отсылаете меня за границу? – спросила она.

Леди Сомарец с удивлением посмотрела на нее.

– Потому что я считаю, что это лучше всего для тебя, – ответила она.

Тони внезапно опустилась на колени.

– Тетя Гетти! Оставьте меня на эту зиму в городе. Я обещаю вам быть хорошей. Я буду помогать вам. Я буду делать все, что вы захотите, если вы оставите меня. Пожалуйста, прошу вас, оставьте меня.

– Мое дорогое дитя, все уже подготовлено для твоего отъезда. Было бы бессмысленно разрушить все это. Помимо этого ты сама понимаешь, что ты мне не помощница. Фэйн постоянно жалуется на твои манеры. Создается впечатление, что ты и не хочешь и не интересуешься тем, чтобы занимать людей. Год за границей отполирует тебя и даст массу хорошего.

– Это несправедливо! – бурно вырвалось у Тони. – Фэйн имеет все, я – ничего, хотя дядя Чарльз любил меня больше, чем Фэйна. Я знаю это. Он говорил мне сам. Я так же имею право жить, как и Фэйн. Я хочу быть счастливой и жить хорошо. Я никогда не имела этого. Когда я была в монастыре, мне никогда не разрешали приезжать домой на каникулы, потому что вы этого не допускали. Дядя Чарльз хотел этого. Как только вы смогли, вы отослали меня в Париж. Вы даже, – слезы показались на ее скорбных глазах, – не дали мне знать, когда он был болен, затем отослали меня в эту скверную школу в Бристоль и, не довольствуясь тем, что заключили меня туда, писали и говорили начальнице все, что угодно, про меня. И до того мне было нелегко там, но после всего этого моя жизнь превратилась в ад. О, я знаю, вы шокированы, вы ведь принадлежите к тому сорту женщин, которые с радостью сделают любую жестокость, лишь бы она не вышла на свет божий, но никогда не скажут ничего, что сделало бы их непопулярными.

– Когда ты исчерпаешь свое базарное красноречие? – сказала леди Сомарец дрожащим голосом. – Я буду рада, если ты уйдешь из моей комнаты.

– Вы решили отослать меня? – спросила Тони с каменным лицом.

– Как мне ни жаль несчастную женщину, которая тебя примет к себе, я все-таки отошлю тебя к ней, но – должна сказать тебе – я предупрежу ее заранее.