Николай 2. Расстрелянная корона. Книга 2 - Александр Тамоников

Вильгельм приподнялся в кресле:

– Вот, Ники, а почему напряжение не спадает? Не оттого ли, что после боснийского кризиса русское общество весьма недружелюбно относится к Германии?

– Однако ты ранее благожелательно относился к победам балканских стран над Турцией, а сейчас высказываешься о неизбежности борьбы славян и германцев. Россия – славянская держава. Значит, ты думаешь и о войне со мной, не так ли?

– Я такого не говорил, Ники!

– Но все, к сожалению, идет именно к этому. По-моему, нам необходимо не враждовать, а объединять усилия, для того чтобы в Европе не вспыхнул пожар большой войны.

– Я это уже слышал от тебя, но Россия почему-то заключает договор с Францией и Англией, а не с Тройственным союзом.

– У каждого, Вилли, свои интересы. Да и что это за союз, одна из стран которого, Италия, не приняла во внимание мнение партнеров и развязала войну с Турцией, с которой Германия поддерживает дружеские отношения? Захватом Италией Ливии воспользовались балканские страны, причем Болгария рассчитывала на благосклонность Австрии. России пришлось играть далеко не свойственную ей роль, стремиться сохранить неприкосновенность Турции.

– Да, Россия в этом вопросе проявила инициативу. Но без участия центральноевропейских стран, присоединившихся к ней, в том числе и Германии, конфликт не удалось бы остановить.

– Согласен, заявление ведущих европейских стран о том, что они не допустят войны, было сделано. Но, по-моему, уже на следующий день между Черногорией и Турцией начались боевые действия. Так какова цена подобных заявлений? И не твои ли это слова, что нечего ждать, пока Россия будет готова. Мол, пусть дело дойдет до войны.

Вильгельм был явно недоволен тем, как пошел разговор.

– Ники, ты считаешь позволительным говорить со мной в подобном тоне?

– А разве я не прав?

– Я говорю не о правоте, а о тоне. Если хочешь продолжения разговора, будь добр, смени его. Кайзер великой Германии не нуждается в нравоучениях. Как и ты.

– Хорошо, Вилли. Возможно, я погорячился. – Николай достал коробку папирос, взглянул на кузена.

Тот кивнул:

– Кури, если хочешь.

Российский император встал, прикурил папиросу, подошел к окну, из которого открывался вид на реку Шпрее.

– Мне очень симпатичны аккуратность и чистота Берлина. Но продолжим разговор по теме. Я всегда стремился только к улучшению русско-германских отношений и сейчас желаю, чтобы они становились еще крепче. Меня вполне удовлетворяет существующее положение на Балканах. Я готов отказаться от старых притязаний на Константинополь и проливы, если Германия со своей стороны удержит Австрию от раздувания конфликта с балканскими странами. Пусть они сами, без внешнего вмешательства, устраивают свое настоящее и будущее. Берлин должен отбросить мысль о борьбе германцев со славянами.

– Я же сказал, Ники, что у меня нет ни малейшего желания воевать с Россией и вообще с кем-либо.

– Тогда для чего канцлер Бетман-Гольвег запросил в рейхстаге огромный кредит на военные нужды, мотивируя это, между прочим, славянской волной, которая якобы надвигается на Германию?

– Ты, Ники, проводишь реформу армии, я тоже. На это нужны деньги. Не понимаю, что странного ты усмотрел в запросе о кредитах на военные нужды. Кстати, чтобы это не стало для тебя сюрпризом, скажу, что турецкое правительство попросило меня послать в Константинополь новую военную миссию. Мной принято решение откликнуться на эту просьбу и отправить в Турцию генерала Сандерса. Надеюсь, ты не будешь возражать против этого?

– Не вижу причин для возражения.

– Рад слышать.

– Как ты смотришь, Вилли, на пересмотр торгового договора между нашими странами?

– Насколько мне известно, срок действия настоящего договора истекает в шестнадцатом году. Не рано ли ты поднимаешь этот вопрос?

– Я хочу знать твое мнение по существу дела.

– Понимаю. Естественно, России предпочтительнее было бы вернуться к условиям договора восемьсот девяносто четвертого года.

– Ты же понимаешь, что в июне девятьсот четвертого, когда велись переговоры между Витте и Бюловым, мы были весьма стеснены русско-японской войной и открытой западной границей. Согласись, от повышения таможенных ставок потери несла не только Россия, но и Германия. В то же время русская промышленность оказалась практически беззащитной перед дешевым германским экспортом. Мы вынуждены были принимать ответные меры. Это тогда, когда Германия была и остается не только главным поставщиком, но и лучшим торговым партнером России.

– Даже в условиях действующего договора Россия имела баланс в свою пользу. Впрочем, если российское правительство предложит новые условия, удовлетворяющие нас, то почему бы не обсудить возможность пересмотра договора? Ты заодно еще раз подумал бы о том, кого иметь в союзниках, Ники.

– Этот вопрос решен. Россия не желает войны. Думаю, что и ты ее не хочешь, ибо она может обернуться катастрофой для России, Германии и всей Европы.

– Почему ты все время говоришь о войне?

– Потому что я вижу, какую политику проводит твое правительство.

– Так мы в конце концов поссоримся, Ники.

– Это не страшно. Поссоримся, помиримся. Гораздо хуже будет, если пожар войны все же охватит Европу. В теперешней международной обстановке для этого может быть использован малейший повод.

Вильгельм внимательно посмотрел на Николая:

– Ты предупреждаешь меня, Ники?

– Нет, Вилли, просто хочу, чтобы ни ты, ни твои союзники не забывали, что еще никому не удавалось победить Россию. Приведу в пример Наполеона Бонапарта. Да, его армия на начальном этапе войны, в которой Пруссия, Австрия и Италия выступали на стороне французов, добилась значительных результатов. Да, вначале мы отступали, нам пришлось сдать Москву. Но что было потом? Французы бежали из России. Девятнадцатого марта восемьсот четырнадцатого года, век назад, Александр Первый триумфально въехал в Париж. Наполеон же бесславно закончил свою жизнь на острове Святой Елены.

Германский император пожал плечами:

– И к чему ты это сказал, Ники?

– К тому, Вилли, что не следует идти на поводу у партии войны.

– Это я иду? Я готовлюсь к войне? – Вильгельм повысил голос. – Значит, вопрос о военных кредитах, поднятый канцлером Бетманом-Гольвегом, это подготовка к войне?

– Я считаю, да.

– А что же тогда означают переговоры русского правительства с французами о займе на постройку стратегически важных железных дорог? Откуда взялась антигерманская риторика в заявлениях твоих ближайших родственников, великих князей?

Николай удивленно взглянул на Вильгельма:

– Впервые об этом слышу.

– Конечно. Но давай на этом закончим разговор. Я не хочу испортить наши отношения. Тем более в день торжеств. Надеюсь, мы хорошо поняли друг друга. По окончании гала-ужина, если есть желание, можем продолжить беседу. Хотя я не вижу в ней смысла.