Тигр в колодце - Филип Пулман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Как вас зовут? — спросила хозяйка, записав все, о чем они договорились.
Они стояли в прохладном, тускло освещенном холле, Харриет подозрительно наблюдала за происходящим, сжимая в руках свою сумочку.
— Миссис Марчбэнкс, — ответила Салли, снимая шляпку. Левую руку она оставила в муфте: надо бы купить обручальное кольцо. А что носят вдовы? Надо прикинуться вдовой, лишь бы не вызывать подозрений. Ей предстоит во многом разобраться.
— Она есть мочиться в кровать? — поинтересовалась домовладелица.
— О нет. Обычно нет. Иногда.
— Я давать вам непромокаемая ткань. Постелите ее поверх матраса. Идемте со мной.
С саквояжем, висящим на локте, сумкой с бельем Харриет в одной руке и самой Харриет в другой, Салли проследовала за хозяйкой по узкой лестнице на третий этаж. Наверху немка поставила лампу на подоконник, достала из связки ключ и отперла ближайшую дверь.
— Вот ваши комнаты. Я принести вам непромокаемая простыня. Не забудьте про нее, пожалуйста.
Салли вошла в маленькую холодную гостиную и посадила Харриет на диван.
— Здесь всего одна кровать, — предупредила хозяйка. — Ей придется спать с вами. Я принести свечи и огонь. Вы ждать.
Когда она удалилась, Салли поставила на пол саквояж и подошла к окну. Вильерс-стрит блестела в свете нескольких фонарей и бара, находящегося по соседству; справа, со Стрэнда, доносились грохот колес, стук копыт и крики двух конкурирующих продавцов газет, рекламировавших свой товар. Здесь было более шумно, чем в Айлингтоне, и намного более шумно, чем в совсем тихом Фруктовом доме.
— Мама, — подала голос Харриет. — Темно.
Салли подошла к дивану, села и взяла дочку на колени. Она развязала ленты ее меховой шляпки и сняла ее, освободив светлые кучерявые волосы девочки, которые были такими же жесткими, как и у ее отца.
— Да, темно, но сейчас хозяйка принесет свечи, и мы их зажжем. И затопим камин, чтобы согреться, и поедим печенье, да?
— Все печенья.
— Немного оставим на завтра. А потом уложим тебя спать.
— Все печенья!
— Посмотрим. А вот и огонь.
Харриет вытянула шею, чтобы посмотреть на долговязого, шмыгающего носом мальчика, который принес корзину с углем и ведро с несколькими уже раскаленными угольками. Будто не замечая Салли с Харриет, он достал из кармана жилетки свечу, вставил ее в подсвечник на каминной полке и зажег спичку. Когда свеча загорелась, он бросил в камин углей и высыпал сверху те, что были в ведре. Затем перемешал их и ушел.
— Надеюсь, они разгорятся, — сказала сама себе Салли. — У меня нет спичек. Надо было ему принести немного дров.
Она встала с дивана и еще раз помешала угли. При свете свечи комната выглядела более гостеприимно, хотя и не намного. Харриет, устроившись поудобнее на диване, стащила варежку и засунула большой палец в рот.
— Устала, малышка? — спросила Салли.
— Ага.
— Подожди, не засыпай. Сначала мы тебя разденем и уложим в кроватку. Подожди чуть-чуть.
Вошла домовладелица, принесла еще свечей, дров для растопки и жесткую клеенку. Она согласилась дать немного молока для Харриет и чай с хлебом и сыром для Салли; пять минут спустя камин уже ярко горел, свечи освещали комнату, шторы были задернуты, а дверь заперта.
Пока Харриет за столом ела печенье и запивала его молоком, Салли взяла свечу и пошла в спальню. Там было прохладно, а постель будто никогда и не проветривали — от нее пахло сыростью. Салли сняла одеяла и простыни и принесла их в гостиную посушить возле огня, а затем развернула жесткую, хрустящую клеенку и постелила ее на матрас.
— Тебе придется быстро взрослеть, малышка, — прошептала она.
Под кроватью стоял ночной горшок, ванная и туалет находились этажом ниже. Салли взяла с полки в ванной кувшин, принесла в комнату немного горячей воды и достала банные принадлежности.
Харриет допила молоко, и когда Салли раздела ее, то выяснила, что белье, к счастью, все еще сухое. Девочка засыпала, щеки ее порозовели, и она сосала пальчик. Салли посадила дочь на горшок, потом помыла ее, облачила в ночную рубашку, причесала и застелила кровать немного подсохшим бельем.
Когда она несла Харриет в постель, малышка неожиданно заплакала, скорее даже отчаянно зарыдала.
— Что такое? В чем дело, милая?
— Овечка… Овечка…
С тех пор, как пропал мишка, маленькая шерстистая овечка стала игрушкой, которую Харриет каждый день брала с собой в кровать. Они оставили ее у четы Моллой. Салли обняла дочурку и начала укачивать, пока та всхлипывала, уткнувшись в материнское плечо.
— Тише, милая… Тише… послушай, мы напишем письмо миссис Моллой и попросим, чтобы она отдала овечку почтальону, а он принесет ее нам, хорошо? Завтра же отправим письмо с почты. У нас же приключение, забыла? А овечка… овечка осталась посторожить мистера и миссис Моллой этой ночью. Ведь она очень храбрая. О, смотри… — Салли в голову пришла идея: она так быстро опустила Харриет на пол, что девочка от удивления даже перестала плакать. — Смотри, мышка!
Надеясь вспомнить, как это делается, Салли быстро достала из сумки носовой платок, развернула его, затем определенным образом свернула, завязала концы, потянула и еще раз завязала, пока кусочек ткани не превратился в подобие существа с ушками и хвостом. Отец научил ее этому фокусу, когда она была маленькой.
Харриет одной рукой схватила мышку и прижала ее к груди, не выпуская изо рта большой палец другой руки. Салли поцеловала ее, уложила на шелестящую простыню и затушила свечу. Свет едва проникал в спальню из гостиной, и она разглядела слезинки на щеках Харриет. Ее охватил такой прилив нежности к своей девочке, что она сама почувствовала, как ее глаза наполнились слезами, а в горле застрял ком.
Она тут же взяла себя в руки, начала гладить Харриет по голове и напевать песенку:
Лаванда синяя, дилли, дилли,
Лаванда зеленая,
Коль будешь ты принцем, дилли, дилли,
То буду принцессой я…
Она вспомнила, как в детстве болела и лежала в кровати, а отец терпеливо сидел в темноте возле нее и пел своим низким голосом эти старые песенки, рассказывал сказки, и рядом с ним она чувствовала себя лучше, ощущала, что она в безопасности. Она никогда не знала свою мать. Отец был ей за обоих, как и она сама для Харриет.
Наконец девочка уснула. Салли подоткнула ей одеяло и на цыпочках вышла в гостиную.
Камин почти погас. Она встала на колени и разожгла его снова, положив туда свернутую газету, пару поленьев и немного угля. Когда огонь разгорелся, она поднялась и взглянула на свои руки. Воды, чтобы вымыть их, не было, нужно снова спускаться вниз; она вытерла руки об юбку и устало села за стол, запястьем убрав волосы со лба.