Три недели с моим братом - Николас Спаркс

– Ты там выиграл? – спросил я.

– Нет, проиграл. Игровым автоматам. Было забавно. Сумасшедший город, мне понравился. Вы там когда-нибудь были?

– Конечно. До него от Сакраменто всего час полета.

Официант кивнул.

– Я всем говорю: хотите увидеть Америку – езжайте в Вегас. Огни, развлечения, ажиотаж – вот она, настоящая Америка.

К нам за стол подсела врач Джилл Ханна. Последние дни она была сильно занята – многие в нашей группе маялись животом. Джилл выглядела вялой, и, когда мы упомянули, что собираемся на «обход баров», удивленно подняла брови.

– Вы что, совсем не устали?

– Чуть-чуть. – ответил Мика. – Вам бы тоже не помешало развеяться. Будет интересно.

– Спасибо, я лучше пойду спать. С вами еще кто-нибудь едет?

– Пока не знаем. Поспрашиваем остальных, – ответил Мика.

Однако как бы завлекательно мы ни расписывали грядущие развлечения, большинство отказалось. Из двадцати опрошенных согласился только Чарльз из ТСС. Договорились встретиться в вестибюле гостиницы в восемь вечера.

– Мы немного вздремнем и спустимся, – сказал Мика.

Мы ушли в номер, легли в постель и проспали до утра.

За завтраком Чарльз подошел к нашему столу.

– Где же вы были прошлым вечером? Я ждал вас, предвкушал веселье…

– Прости, – смущенно извинился Мика.

– Неужели братья Спаркс наконец-то выдохлись?

– Иногда и мы устаем, – кивнул Мика.

Чарльз отошел, и я шепнул брату:

– Не верится, что мы проспали всю ночь. Стареем, что ли?

– Наверное. В университете я вообще не уставал. Я мог куролесить всю ночь напролет. Вел себя как бешеный.

– В университете? – переспросил я. – Кого ты обманываешь? Ты был бешеным уже в старших классах.

* * *

В 1979-м Мика стал старшеклассником и в следующие два года от всех в семье отдалился. Он достиг того возраста, когда подросток начинает открыто оспаривать авторитет родителей – и соответственно себя вести. Не удивительно, что у Мики это проявилось в еще большей степени. Он напивался у реки, а однажды мама нашла в кармане его джинсов пакетик с марихуаной и на месяц засадила брата под домашний арест, пригрозив военным училищем. В пятнадцать лет Мика пришел домой с проколотым ухом; мама заставила его вынуть серьгу и опять заговорила о военном училище.

Она всегда грозила нам военным училищем. Оба наших родителя ходили в школу-интернат, и у каждого в запасе имелись ужасные истории, обычно заканчивающиеся фразой «по крайней мере не военное училище». В детстве мы ужасались при мысли об этом учреждении, полагая, что его придумал сам сатана. Однако с возрастом Мика все меньше и меньше слушал родителей – он осознал, что никуда его не отправят: семья не может позволить себе этого. В общем, он вел себя все хуже и хуже. Весь его девятый год обучения в школе обстановка в доме была крайне напряженной, я и Дана частенько поражались тому, что Мика дерзко повышает голос на маму и папу.

Имидж важен для большинства подростков, и брат не стал исключением. Он устал от бедности и тем более устал выглядеть бедно. В шестнадцать лет он начал работать мойщиком посуды в кафе-мороженом и копить деньги. Мика приобрел подержанную машину и научился чинить ее, купил новую одежду и стал ходить на свидания. Вскоре брат серьезно увлекся девушкой по имени Джули и проводил с ней все свободное время. Мама полагала, что ему еще рано вступать в серьезные отношения, и они спорили. Однажды она застала их спящими в его комнате и устроила такое… По-моему, она никогда еще так не злилась.

Вскоре мама пришла к отцу в кабинет и сказала:

– До сих пор их воспитывала я. Теперь твоя очередь.

Мама больше не справлялась. Отец просто кивнул, видимо, решив, что воспитывать лучше, чем готовить или мыть посуду.

Наш отец был очень умен и постоянно что-нибудь читал. Он изучил теорию бихевиоризма и менеджмент в Калифорнийском государственном университете Сакраменто и прочел каждую мало-мальски серьезную книгу по этим предметам. Правда-правда. В его кабинете были тысячи книг – они громоздились на полках, лежали на полу, теснились в коробках, – и каждую он прочел. Читал отец с изумительной скоростью, за вечер проглатывал одну-две книги, да еще и успевал делать пометки в блокноте. Его время не совпадало со временем остального семейства: он преподавал по вечерам, поэтому обычно бодрствовал до пяти утра, а потом спал до полудня.

Хотя дверь его кабинета всегда была открыта, мы знали, что отцу удобнее в одиночестве. Он спокойно и внимательно всех выслушивал, и меня всегда поражало, насколько его любили коллеги. Отец мог выслушать любой бред, не считая нужным его прерывать. Он не давал непрошеных советов, зато прояснял ситуацию, иными словами пересказывая то, что услышал. Это помогало собеседнику собраться и самостоятельно решить проблему.

С Микой – а позже и со мной – отец вел разговор по одному шаблону. Он спрашивал, что произошло, потом слушал в тишине наши рассуждения. И чем больше было сказано нами, тем меньше говорил отец. Порой наш монолог длился час. Обычно мы покидали кабинет отца с более упорядоченными мыслями и убеждением, что нет в мире человека умнее него.

Отец сформулировал три нерушимых правила, которые красной нитью прошли через все наши подростковые годы:

А. Не садиться за руль пьяным.

Б. Предохраняться, чтобы наши девушки не забеременели.

В. Возвращаться домой не позже определенного часа: в полночь в девятом классе, плюс полчаса в каждый следующий год учебы в школе.

Отец был весьма предусмотрительным – приближался возраст, когда с нами могло приключиться что-либо из перечисленного, а поскольку мы уже усвоили эти три правила, они казались нам разумными. По крайней мере Мика соглашался им следовать.

Уточню: только им Мика и следовал. Все остальное он пропускал мимо ушей, и следующие несколько лет упорно пробовал на прочность границы дозволенного. Не раз я слышал, как родители волновались.

– Он становится неуправляемым. Что будем делать? – говорил один из них.

– Не знаю, – после долгого молчания отвечал другой.

* * *

В тот год в моей жизни тоже произошли перемены. Я принимал участие в соревнованиях по легкой атлетике, и пусть не хватал звезд с неба, все же был одним из лучших девятиклассников в команде. Правда, девятиклассников там было всего несколько.

Вдруг выяснилось, что в Фэйр-Оакс живет легендарный легкоатлет. Билли Миллс, индеец из племени оглала-лакота, выросший в бедности в Черных холмах Южной Дакоты, выиграл золотую медаль в забеге на десять тысяч метров на токийской Олимпиаде 1964 года. Это до сих пор воспринимается как величайшая сенсация в олимпийской истории легкой атлетики, ведь Билли Миллс – единственный американец, когда-либо выигрывавший забег на десять тысяч метров. А на следующий год он побил мировой рекорд, доказав потомкам свой талант.