Краткая история Лондона - Саймон Дженкинс

Впервые многие лондонцы начинали вслух признавать, что в немалой части их города не все гладко. Условия жизни в трущобах по берегам Темзы едва ли улучшились со времен Тюдоров. Доктор Джонсон с преувеличенным ужасом говорил, что живет в одном городе с «людьми, у которых нет не только щепетильности, но даже правительства, – ордой варваров или общиной готтентотов». Да, Джонсон в своих едких замечаниях не щадил низшие классы, хотя сам себя всегда относил к бедным людям. Беспутство уличной жизни ужасало и романиста Сэмюэла Ричардсона[68]. Он обнаружил, что подмастерья берут выходной, чтобы сходить на «тайбернскую ярмарку», то есть поглазеть на казни в Тайберне. Однажды он видел, как толпа из 80 000 человек (здесь писатель, возможно, дает несколько преувеличенную оценку) двигалась к виселице, а осужденные по дороге заходили в пабы и напивались с приятелями. А ведь речь шла о мероприятии, подобные которому, по словам Ричардсона, «в других странах… как говорят, посещаются немногими, за исключением должностных лиц при исполнении и скорбящих друзей». В Лондоне же на казни смотрели как на развлечение, а толпа потом еще и дралась за право продать труп хирургу для вскрытия. «Поведение соотечественников не укладывается у меня в голове», – говорил Ричардсон. В 1783 году казни были перенесены в Ньюгейт, чтобы уменьшить количество зрителей, но зеваки просто-напросто переместились на новое место.

Контраст между Сити и городом за его пределами был особенно хорошо заметен в деле охраны порядка. В Сити каждый округ обязан был в том или ином виде иметь свою полицейскую службу, а в случае чрезвычайных обстоятельств можно было призвать на помощь «обученные отряды» добровольцев. В Вестминстере же и остальных районах поддержание порядка ложилось на плечи особых комитетов приходского самоуправления, а функции констеблей выполняли в основном добровольцы весьма преклонного возраста. Как в пьесах Шекспира, они не хотели подвергаться опасности или брали взятки за то, что закрывали глаза на преступление. На прогулке в Сохо Казанове посоветовали всегда держать при себе два кошелька – «маленький для грабителей, а большой для себя». Когда в 1720 году несколько вестминстерских приходов попытались организовать постоянную стражу, против этого высказались и церковь, и парламент (видимо, просто из-за непривычности самой идеи). Однако в 1735 году приходские управления церквей Святого Якова на Пикадилли и Святого Георгия на Ганновер-сквер все-таки наняли платную ночную стражу; ее участники и стали первыми в лондонском списке «официально занятых» констеблей.

Этот список пополнился в 1748 году, когда романист Генри Филдинг был назначен первым оплачиваемым магистратом в суде на Боу-стрит. Он получал от короля жалованье 550 фунтов в год (сегодня 65 000 фунтов), причем тайно – из опасений, что приходские управления будут противиться какой бы то ни было назначенной сверху полицейской власти. В Филдинге литератор удивительным образом сочетался с бюрократом. Историк Дороти Джордж писала, что он смотрел «на ужасную жизнь бедняков и извращенность законов тем более сочувственно, что обладал воображением великого писателя и квалификацией юриста». После романа «История Тома Джонса, найденыша» Филдинг в 1751 году написал труд «Исследование причин недавнего роста числа грабежей». Его сердило, что «страдания бедняков замечаются меньше, чем их проступки». Они «голодают, мерзнут и гниют заживо среди своих, а попрошайничают и крадут у тех, кто выше по положению». Филдинг основал Моряцкое общество, которое пристраивало бродяг-мальчиков юнгами на суда, а также сиротский приют для брошенных девочек.

К 1750-м годам лондонцы не могли отрицать, что всеобщее увлечение джином из-за обилия дешевого пойла привело к кризису. В Центральном Лондоне в одном из каждых десяти домов была пивная, в Вестминстере – в одном из восьми, а в трущобном приходе Сент-Джайлс – в одном из каждых четырех. Респектабельная публика ужасалась: среди продавцов джина четверть составляли женщины. Алкоголь стал новой чумой. Говорили, что «на пенни можно напиться, на два пенса – напиться до смерти». По оценке, 100 000 лондонцев пили только джин; ежегодно умирало 9000 детей, до нутра пропитанных джином.

Филдинг объявил, что, «если эта отрава будет распространяться так же быстро, как и сегодня, через двадцать лет простого народа, который ее пьет, почти не останется». Он без экивоков заявлял, что корень зла – в законах, снисходительных к поставщикам джина, которых он описывал как «главных полководцев короля ужасов, которые свели в могилу больше людей, чем меч и мор». В 1739 году ради решения этой проблемы было задумано одно из самых ярких благотворительных предприятий – «Госпиталь найденышей» (а вернее, приют для подкидышей). Он был заложен Томасом Корэмом на участке земли к востоку от Блумсбери отчасти в ответ на угрожающее засилье джина. «Госпиталь найденышей» стал модным среди знатных благотворителей: в его попечительский совет входили герцоги и графы, эскизы костюмов для воспитанников рисовал Хогарт, а гимн сочинил Гендель. Он открылся в 1741 году и был тут же переполнен младенцами, которых оставляли у ворот. Хотя приюта здесь больше нет, полка, на которую клали брошенных младенцев, сохранилась в старой стене здания.

Период с 1720 по 1750 год – единственный, когда рост населения Лондона фактически остановился из-за роста младенческой смертности и огромного количества смертей от алкоголизма. Гравюра Хогарта «Переулок джина», опубликованная в 1751 году, внушает ужас. На ней исхудалые пьяницы копошатся среди мусора, матери роняют младенцев с лестницы, а из вывесок виден только гроб над похоронной конторой да три шара – символ ломбарда. Вдали церковь Святого Георгия в Блумсбери возвышается над наемными домами Сент-Джайлса, за которыми скрываются самые фешенебельные районы города. «Переулку джина» Хогарт противопоставил благодатную «Пивную улицу», ведь пиво – это «общая потребность, право на удовлетворение которой, по мнению британцев, принадлежит им по рождению». Эти гравюры, выходившие огромными тиражами, были искусством, но поставленным на службу политике. Об их влиянии на общественное мнение Хогарт говорил: «Я больше горд их авторством, чем если бы написал картоны[69] Рафаэля».

Кампании Филдинга, Хогарта и других имели успех. Благодаря им в 1751 году был принят акт, установивший сокрушительные налоги на джин и дорогие лицензии для заведений, где допускалась его продажа. В течение семи лет, как сообщалось, потребители джина с пользой для здоровья переключились на пиво (которое было, пожалуй, безопаснее лондонской воды). Если в 1751 году выпивалось 11 миллионов галлонов джина, то в 1767 году – всего 3,6 миллиона. Смертность среди детей до пяти лет упала с 75 % в 1740-х годах до 31 % в 1770-х. Резко упало и количество детей, которых подкидывали в приют Корэма. В результате население Лондона вновь начало расти и к концу века достигло миллиона. Это один из ярчайших примеров того, как вредную привычку удалось обуздать не запретами, а разумным регулированием.