Песнь дружбы - Бернгард Келлерман

С этих пор Герман постоянно поджидал Христину. Никто и не подозревал об этом. Работая, он непрестанно посматривал на склон горы. Гораздо благоразумнее было поджидать ее здесь, чем надеяться на случайную встречу в Хельзее.

Наконец однажды вечером, когда зимнее небо еще горело на западе красным пламенем, он увидел поднимающуюся на гору фигуру. Это была она! Вот она и пришла!

Он надел шапку и спустился к дороге, чтобы подождать ее там. Она его избегает, что ни говорите, — он это видит. Почему? Но на этот раз она от него не ускользнет! Ему нужно задать ей несколько вопросов, вполне определенных вопросов. И возможно, что у него есть на это право.

20

Пламя на западе почти потухло, от него осталась лишь темно-багровая щель, которая все больше и больше суживалась и меркла, как угасающий взор. Стало темно и холодно, ледяной ветер гнал над полями облака снега. Почти ничего уже не было видно.

Да, он задаст ей несколько вполне определенных вопросов. Он преградит ей дорогу и спросит ее напрямик: «Что это было тогда? Как это нужно было понимать? Мы ведь друзья — или нет?» Чем дольше он ждал, тем яснее становилось ему, что он спросит. Он даже слышал, как звучит в морозном воздухе его голос.

По склону что-то скользило: движущийся дымок, тень, — это была она. Герман вышел на дорогу, она медленно шла ему навстречу. Каждый ее шаг взметал снег, и ветер уносил снежную пыль. Подойдя вплотную, она слегка уклонилась в сторону. Тогда он окликнул ее. Она мгновенно остановилась.

— Герман?

Ее голос звучал испуганно и отчужденно.

— Да! — ответил он и приблизился, загородив ей путь. — Да, это я!

Он протянул руку и ощутил знакомое пожатие ее нежных пальцев. Ее лицо расплывалось в темноте, он видел ясно одни глаза. На ее волосах, выбившихся из-под шапочки, лежали хлопья снега, они лежали и на щеках, таяли, их сменяли новые, большая снежинка опустилась на глаз, и сквозь эту непрерывно меняющуюся снежную паутину он разглядел ее лицо, исполненное, как ему показалось, глубокой печали.

— Как ты поживаешь, Христина? — спросил он.

— Спасибо, хорошо! — ответила она. — Но здесь совершенно невозможно стоять! Этот противный ветер! Проводи меня немножко, Герман!

Теперь дело было за ним — он мог говорить, мог задавать свои вопросы. Но он вдруг почувствовал, что в голове у него нет ни одной мысли, он вообще забыл, что собирался о чем-то спрашивать Христину. Ее близость смущала его.

— Сюда, Христина, здесь дорога немного утоптана! — сказал он и стал следить, чтобы она не сбивалась с узкой протоптанной тропинки. — Обожди, я пойду вперед!

Он прокладывал ей след по занесенной дороге.

— Так тебе будет легче идти. Суровая зима, однако!

— Да, зима тяжелая!

Внезапно снежное облако совсем окутало их, пришлось остановиться.

— Почему ты никогда не заходишь к нам? — спросила Христина, когда они пошли дальше. В ее голосе слышался упрек, темные с поволокой глаза были устремлены на него. — Я видела недавно, как ты направлялся в «Лебедь». Почему ты не заглядываешь к нам? Отец думает, что обидел тебя; он, разумеется, не хотел этого!

Да, сказала она, в тот раз, когда он был у них, она действительно видела его. Она тихонько рассмеялась. У нее тогда как нарочно был флюс, от сквозняка, должно быть, и она не хотела ему показываться.

— Осторожно, Христина! Здесь очень плохая дорога! Ты представить себе не можешь, как у нас много работы по хозяйству! Из-за этого я так редко бываю в городе.

Да, Бабетта ей рассказывала, как усердно все они тут трудятся, даже холода и метели не могут остановить их.

Манера говорить у Христины изменилась. В ее голосе появилась какая-то боязливая торопливость, она говорила поспешно, словно опасалась, чтобы не заговорил он. Она говорила о пожаре, о бедствии, постигшем его. Она увидела тогда зарево среди ночи и подумала о том, как тяжело ему будет теперь. Потом она заговорила о своем отце, о том, что он не может примириться со смертью брата и что с ним теперь нелегко ужиться.

— И ты хочешь этой зимой уехать в город? — спросил Герман.

Она удивленно посмотрела на него.

— Это тебе Бабетта рассказала? Ей, собственно, не следовало тебе говорить, никто не должен этого знать. Ты ведь знаешь, каковы здешние люди!

Да, она хочет уехать в город, хочет поступить в школу домоводства. Но если говорить начистоту, настоящая причина не в этом. Ей просто хочется вырваться отсюда, — она ведь еще ничего в жизни не видела. Она бывала каждый год разок-другой в Нейштеттене, но что там интересного? Ей так хочется увидеть настоящий большой город, людей, театры, концерты! Летом здесь чудесно, но уж зато зимой… зимой здесь просто невыносимо.

Герман испугался. Он умолк и удрученно зашагал сквозь снежную пелену, охваченный неясной печалью. Ее голос звучал так равнодушно, так чуждо! Она говорила без умолку, лишь бы не молчать.

— Ты, наверное, поймешь меня, Герман! — сказала она. — Ты ведь много видел. Но отец…

О да, он прекрасно понял!

Недалеко от городка ветер швырнул им в лицо такой яростный снежный вихрь, что им снова пришлось остановиться.

— Ах, в такую погоду невозможно разговаривать! — воскликнула Христина, протягивая Герману руку. — Спокойной ночи, Герман! Я побегу поскорей! Невозможно разговаривать!

— Доброй ночи!

Она быстро пошла вперед, но вдруг снова обернулась.

— Послушай, Герман! — проговорила она. — Мы ведь всегда были добрыми друзьями! — Внезапно Герман услышал снова ее прежний голос. Теплый, доверчивый, он наполнил его радостью. — Если бы обо мне стали дурно говорить… Так вот, ты ведь меня знаешь, — я никогда не делала ничего дурного!

Он увидел сквозь кружившийся снег устремленные на него глаза, увидел их беспокойный блеск.

— Люди ничего не говорят о тебе, Христина!

— Да, но если бы стали говорить — хочу я сказать… Заходи же к нам, когда снова будешь в городе! А то у отца на душе неспокойно.

Герман протянул руку, почувствовал прикосновение ее пальцев, и Христина исчезла.

Он задумчиво поднимался по склону, борясь с метелью. О, какая девушка, о боже, что за девушка! Как блестели ее глаза сквозь снег! Теплый голос, каким она сказала, что они всегда были добрыми друзьями, все еще наполнял счастьем его сердце. Он засмеялся, сам не зная чему смеется. А его вопросы — как же с ними?

На следующее утро он рассказал Бабетте, что встретил Христину. Бабетта принялась мешать кочергой раскаленные угли