Две жизни одна Россия - Николас Данилофф

Германию, я понял, что она, подобно моей двоюродной сестре, была "выездной". Она оказалась партийным боссом, надежной в верноподданстве, но не в знаниях. В нашей беседе принимал участие и руководитель предстоящей выставки, судя по всему очень знающий молодой человек.

Я рассказал об истории кольца: как оно попало в нашу семью и оказалось в Америке. Когда я закончил, администратор позвонила по телефону и пригласила музейного эксперта по старинным ювелирным изделиям. Через несколько минут в зал вошла пожилая дама с интеллигентным лицом. Она почти не поднимала глаз и, казалось, чувствовала себя крайне скованной в присутствии иностранного корреспондента и руководства музея. Очевидно, она была очень неплохим специалистом, которая, как многие профессионалы, была запугана менее компетентными, но более сильными и влиятельными функционерами.

Показав кольцо, администратор спросила довольно резким тоном:

— В какое время, по Вашему мнению, это было сделано? Эксперт взяла кольцо и медленно стала его поворачивать. Без всяких колебаний она сказала:

— Конец XVIII или начало XIX века.

Наконец-то подтверждение получено!

— Ну а знаки? — я указал на буквы.

Она опять взглянула на кольцо, поднеся его в свету. — "Д I"… Да, эти буквы означают "14".

— Как Вы это узнали? — спросил я, не веря, что приблизился еще к одной разгадке. — Ведь Д — пятая буква русского алфавита. Поэтому, может быть это 15, а не 14?

— Правильно, — ответила она. — Действительно, Д — пятая буква русского алфавита, которым мы пользуемся сегодня. Но система цифр на кольце основана не на современном русском языке.

Я был потрясен. Как она пришла к такому выводу? Ведь здесь всего только три знака!

— На чем же она основана?

— На церковно-славянском, в котором Д четвертая, а не пятая буква.

Я не имел понятия об алфавитах, предшествовавших современному русскому языку, и ничего не знал о славянской системе цифр.

— А как Вы объясняете это? — спросил я.

— Этот завиток… — Она улыбнулась с какой-то внутренней уверенностью. — Посмотрите на завиток.

— Завиток! — … В этих буквах и значках был какой-то смысл. Мое сердце учащенно забилось.

— Завиток у буквы Д и I, — продолжала она, — означает сокращение. Что-то, какая-то буква выпущена. Подобные сокращения были обычны в XVIII веке. Когда сокращение употребляется с I, это означает 10. Ноль опущен. А когда вы прибавляете Д, то есть 4, вы получаете 14.

— Иными словами, — сказал я, — это сочетание означает 14 декабря?

— Конечно, — ответила она. — Кольцо имеет прямое отношение к восстанию декабристов.

— А можно сказать, что это кольцо как бы символизировало клятву верности делу декабристов? Вызов, неповиновение царю?

— Возможно. Так как на кольце использована старославянская нумерация, можно даже предположить, что оно принадлежало члену радикальной группы, которая гордилась своими великорусскими корнями…

Итак, отдельные куски начинали вставать на свои места. Я радовался, как детектив, чье чутье и напряженная работа стали приносить ощутимые результаты. Я все еще переваривал всю эту информацию, когда заговорила администратор.

— Понимаете, ведь это кольцо действительно принадлежит стране. Согласились бы Вы поместить его в композицию "Три этапа революции"? — спросила она. — Потом мы, наверное, приобрели бы его у Вас.

Я согласился отдать кольцо на ограниченный период времени, но при этом дал понять, что не могу обсуждать вопрос о его продаже, не посоветовавшись с членами семьи. Музей уже подготовил бумагу по форме, удостоверявшую, что я предоставляю им кольцо для выставки сроком на год, и меня попросили подписать ее.

Я заколебался. Еще было не поздно отказаться. Я мог не согласиться, забрать кольцо и уйти. Я посмотрел на Святослава Александровича. Он многим рисковал для меня, и я не хотел его огорчать. Но в качестве предосторожности я попросил, чтобы период пребывания кольца в музее был уменьшен с 12 месяцев до трех, с возможным продлением. Администратор внесла поправку, и я подписал бумагу.

Когда я вручал кольцо Фролова людям, которых знал менее часа, я спрашивал себя: вернется ли оно ко мне когда-нибудь? Насколько я могу доверять этим русским? Одна мысль преследовала меня, когда я уходил из директорского офиса: как я буду смотреть в глаза своим детям, если не смогу передать им кольцо Фролова так же, как в свое время оно было передано мне?

Глава восьмая

Вторник, второе сентября. Кормушка резко открылась. "На прогулку!" — крикнул охранник. Настал час наших ежедневных прогулок. Сопровождаемые охраной, мы вышли из камеры, Стас впереди меня, и, держа руки за спиной, направились к середине тюремного здания.

Лефортово было построено как военная тюрьма в конце XVIII пека в форме буквы К. Архитектор, явный поклонник Екатерины II, может быть, даже один из ее любовников, так как называл ее "Катей", задумав придать своему сооружению конфигурацию первой буквы этого имени. Так, по крайней мере, объяснил мне Стас. Главное здание тюрьмы тянулось с юго-запада на северо-восток, по моему представлению, а два крыла по диагонали указывали примерно на восток и на юг. Наша камера была в восточном крыле, около средней части здания.

Выйдя из камеры, я смог оглядеть коридоры. Внутреннее пространство главного корпуса было огромно. Двери камер по обеим сторонам, мостики, проволочные сетки безопасности, все это занимало пять этажей. Движение на нижнем этаже напоминало прогулки по верфи между корпусами двух огромных черных океанских лайнеров, попавших в гигантские проволочные сети.

На середине этой конструкции в форме буквы К стоял охранник, напоминавший регулировщика уличного движения. Красным флажком он подавал сигналы на четыре стороны, чтобы задержать передвижение других заключенных, пока нас со Стасом вели к лифту. Это стремление воспрепятствовать контактам между заключенными отражает общий страх перед политической и социальной оппозицией в Советском Союзе, а также возможностью заговоров в самой тюрьме. Власти инстинктивно реагируют на появление любой организации, которую они не контролируют или в которую не проникли. В период гласности во многие вновь возникшие неофициальные организации, безусловно, просочились люди КГБ. В тюрьме же, по мнению властей, достаточно взгляда одного заключенного, брошенного украдкой на другого, чтобы зародилось восстание.

Проходя мимо внутреннего перекрестка, я посмотрел на часы, висевшие над столом надзирателя. Было еще довольно рано. Мы прошли по коридору и повернули направо в хорошо освещенный коридор, ведущий к лифту.

— На крыше может быть довольно прохладно, — сказал Стас, — так что возьмите телогрейку с вешалки.

На левой стене коридора на крючках висело штук двадцать черных ватников, которыми заключенные пользовались осенью и зимой. Большинство из них были мне велики, но все-таки удалось найти более или менее подходящий. Этот ватник напоминал рабочую одежду Калеба, но у него не было карманов.

Мы вошли в