Любовь грешника - Кресли Коул

– А Мердок? – спросил Себастьян. Интересно, жив он или мертв? Сколько у него на самом деле братьев?

– Могу отвести тебя к нему прямо сейчас. Он в крепости стойких.

Себастьян бросил на брата мрачный взгляд:

– Туда я ни за что не пойду, если бы даже хотел его видеть.

Мист встала между ними, чтобы снять возникшее напряжение.

– Почему ты так злишься из-за прошлого? Думаю, тебе следует поблагодарить Николая. Если бы не он, у тебя не было бы невесты.

«У меня ее и так пока нет».

– Может, это было бы благом.

Себастьян взял кейс и исчез.

На уединенной вилле, расположенной на берегу Атлантического океана, Кэдрин лежала в постели, в полном отчаянии глядя в потолок.

Ей хотелось действовать, но она была вынуждена ждать, пока обновится список задач.

Обычно ей хватало четырех часов сна в сутки, а в случае необходимости она могла не спать вообще. Однако после антарктических приключений у нее страшно болели руки и ноги после восхождения на гору – да на спуске ей досталось. Тем более что очень скоро откроется настоящий счет ранениям.

Однако заснуть она не могла. Майка слишком стягивала грудь, и это сводило ее с ума. Кэдрин терпеть не могла спать одетой, но сегодня следовало подготовиться к тому, что у нее, возможно, появится гость. И даже тончайшие простыни в этой элегантной съемной резиденции казались ей грубой мешковиной. Хуже всего то, что спальня была просторной, полупустой и темной. Слишком темной.

И бесстрашные в бою валькирии не без тайных слабостей. Лусия Лучница панически боялась промазать мимо цели, потому что была однажды проклята – обречена испытывать неописуемую боль при каждом промахе. Никс боялась предвидеть смерть валькирий, боялась настолько, что теряла в таких случаях дар предвидения. Реджин, готовая первой ринуться в драку с отчаянным боевым кличем на устах, боялась… привидений.

А Кэдрин? Оставшись в одиночестве, она страдала от лигофобии, боязни темных и мрачных мест, и это при том, что прекрасно видела в темноте.

Она то и дело поглядывала на выключатель в ванной. Очевидно, начинался приступ. Зловещий страх, память о временах, когда на нее еще не снизошло благословение, поднимал свою уродливую голову. Она встала, чтобы пойти и включить свет, потом легла снова.

Зловещая валькирия с включенным ночником!

На вилле было пугающе тихо, точно в ее лондонской квартире. Она привыкла жить в ковене Валгаллы, где раздавались бодрящие вопли ее единокровных сестер и раскаты грома, сотрясающие весь дом. По ночам валькирии уходили и приходили, хлопая гулкой дубовой входной дверью.

Кэдрин раздраженно перекатилась на бок. Теперь перед ее глазами был неизменный товарищ ее ночей – меч. Тяжело вздохнув, она повернулась к нему спиной. Она чувствовала себя… одинокой. До сих пор не стряхнула с себя ощущение его одиночества, которое почувствовала в то утро в его проклятой крепости.

Почему бы просто не подумать о нем? Позволить себе порассуждать о вампире, да и забыть?

К примеру, она могла бы поразмыслить над тем, почему он хотел умереть. Может, он потерял дорогое существо? Женщину? Звучит убедительно. Ему было около тридцати, наверняка имелась жена. Если бы Кэдрин потеряла мужа, ей бы, возможно, захотелось жить отшельницей. А может даже, и умереть, приди ей в голову мысль о воссоединении с тем, кого она любила.

Но если он был женат, почему же так странно смущался поначалу, не решаясь ее поцеловать? Разумеется, прошло много времени, но все-таки Себастьян выглядел слишком уж робким.

Но потом быстро освоился.

Иногда Кэдрин ловила себя на мысли, что вспоминает его страстные поцелуи, воскрешает события того давнего утра. И что еще хуже, когда она вспоминала во всех подробностях то, что проделывала с ним, ей не было особенно стыдно. При воспоминании о безумной скачке на его могучем стволе между ее ног струилась ответная влага. Груди распухали и нестерпимо ныли. Когти топорщились от желания впиться в его плечи.

Ее суть изменилась, и этого никак нельзя было объяснить. Кэдрин считала, что бог или какая-то таинственная сила наделили ее благословенным даром бесчувствия. Обычные чары не сохранились бы так долго, да и валькирии были практически неуязвимы для чар.

Нет, ее благословила некая могучая сила.

Сила, которую нейтрализовал вампир с рокочущим голосом?

Накопившееся в нем свирепое отчаяние каким-то образом задело ее омертвевшую душу. Вероятно, потому-то она так на него запала. Они были во многом похожи.

Но почему желание проснулось в ней снова именно сейчас, когда так много поставлено на карту? Мягко говоря, несвоевременно. Кэдрин перевернулась на спину и сунула руки под майку, на грудь. Но ее пальцы были слишком мягкими! А вот его руки были восхитительно шершавыми и столь же робкими поначалу, как и поцелуи.

Шершавые руки, твердые губы, пристальные глаза. Все в нем навевало греховные мечты. Да вот только Кэдрин разучилась мечтать после того, как на нее снизошло благословение.

Однако фантазия заработала, и легко всплыло воспоминание о могучем теле вампира. Кэдрин прикусила нижнюю губу. Беда в том, что он ей понравился! У нее было не много любовников – даже когда она могла чувствовать, – потому что ей было трудно кому-то довериться. А среди тех, кого она все-таки допускала в свою постель – их можно было пересчитать по пальцам, – не было ни одного бессмертного. Она была вдвое сильнее любого из них.

Она была слабее вампира.

Она никогда не будет с ним спать.

«Если он собирается прийти, то где же он, черт возьми?»

Уже четыре часа Себастьян просматривал содержащиеся в кейсе бумаги, пытаясь определить, насколько он богат. А мысли его были заняты совершенно другим.

Он знал, что Кэдрин не отправится за новым призом, пока не обновятся списки, так что вряд ли она в опасности. И все же на закате он наконец сдался и телепортировался.

Себастьян очутился в просторной спальне. По-видимому, это была частная резиденция. Часы показывали четыре утра, значит, он перенесся в другое полушарие. В центре комнаты стояла постель, и он телепортировался туда.

В постели спала его невеста.

Сможет ли он когда-нибудь принять как само собой разумеющееся то, что он телепортируется прямо к ней? Неоценимое преимущество.

Его радость померкла, когда он понял, что она спит беспокойным сном. Она лежала на животе, обнаженная, прикрытая сверху лишь водопадом золотых волос. Возле подушки скомканная майка. Тонкая рука протянуга к лежащему рядом мечу.

Ему стало грустно. Почему она спит в обнимку с мечом? Хочет обезопасить себя на случай его появления, или ее жизнь вообще полна опасности, как он видел сегодня? Если верно последнее, сможет ли он выпустить ее из поля зрения хоть на минуту?