Честь самурая - Эйдзи Есикава

— Приведите коня! Торопитесь! Где конь нашего господина?

Кацуиэ и сам ни на мгновение не умолкал:

— Я не отступлю! Я — князь Кацуиэ! Я не убегаю с поля сражения!

В его яростных речах было больше отчаяния, чем гнева. Еще раз, уставившись на воинов свиты, поддерживавших его с двух сторон, он заорал на них:

— Что вы делаете? Почему вы не даете мне пойти в атаку? Что вы меня держите — сдерживайте лучше вражеский натиск!

Ему привели коня. Какой-то воин принес полководческое знамя с золотым гербом и встал рядом.

— Нам не сдержать вражеского напора, мой господин. Если вы погибнете, все пойдет прахом. Почему бы вам не возвратиться в Китаносё, чтобы, собравшись с мыслями, придумать путь к спасению?

Кацуиэ тряс головой и не переставая выкрикивал приказы, но окружившие князя вассалы силой усадили его в седло. Медлить было нельзя. И вдруг командир оруженосцев Мэндзю Сёскэ, до сих пор ничем не отличившийся на поле брани, бросился вперед и простерся ниц перед сидящим на лошади Кацуиэ.

— Прошу вас, мой господин! Позвольте мне поднять полководческое знамя!

Такая просьба означала одно: взявший знамя намеревался заступить на место главнокомандующего.

Сёскэ не произнес больше ни слова, так и остался на коленях, не сводя взгляда с Кацуиэ. По его внешнему виду нельзя было понять, что он стремится к смерти, к подвигам или славе; он выглядел точь-в-точь как всегда, как услужливый командир оруженосцев.

— Что это значит? Зачем тебе знамя?

Сидя верхом, Кацуиэ с изумлением глядел на Сёскэ. Да и окружающие были немало удивлены и тоже не сводили глаз с отважного юноши. Сёскэ не был любимчиком князя, напротив, мало к кому Кацуиэ относился столь холодно и пренебрежительно.

Кацуиэ, питавший против Сёскэ некое предубеждение, сознавал, что нелюбовь должна оказаться взаимной. И вдруг не кто иной, как презираемый Сёскэ, изъявил желание повести войско в бой!

Дыхание близкого и неизбежного поражения веяло над лагерем. Для Кацуиэ было невыносимо наблюдать, в каком смятении находятся его воины. А сколько трусов, побросав оружие, убежали куда глаза глядят! Ко многим из них Кацуиэ на протяжении долгих лет хорошо относился, одаривая и осыпая милостями. Подумав об этом и поглядев на молодого оруженосца, Кацуиэ не смог удержаться от слез.

О чем бы Кацуиэ сейчас ни думал, он легонько коснулся ногами в стременах боков своей лошади и, чтобы скрыть от постороннего взора свое смятение, бросил:

— О чем ты толкуешь, Сёскэ? Кому надлежит сегодня погибнуть — тебе или мне? Отойди в сторону! Прочь с дороги!

Сёскэ вывернулся из-под копыт лошади, но успел перехватить поводья.

— Тогда позвольте сопровождать вас!

Вопреки желанию Кацуиэ, Мэндзю последовал за ним по направлению к Янагасэ. Внезапно оруженосца окружили те, кто берег полководческий штандарт, и личные приверженцы Кацуиэ. Он оказался в середине большой группы всадников.

Передовой отряд войска Хидэёси уже прорвался через Кицунэдзаку и, не обращая внимания на сопротивление разрозненных частей и укреплений войска Сибаты, рванулся вдогонку за развевающимся вдали знаменем.

— Это Кацуиэ! Нельзя дать ему уйти!

Множество быстроногих копьеносцев устремились туда, где маячило знамя Кацуиэ.

— Здесь мы простимся, князь!

С этими словами военачальники, сопровождавшие Кацуиэ в бегстве, внезапно покинули его, развернули коней и бросились в самую гущу вражеских копьеносцев. Бой был неравен — скоро они, бездыханные, пали один за другим.

Мэндзю Сёскэ был с ними в этой короткой стычке, но сейчас он снова развернул коня и помчался за Кацуиэ, настигая его.

— Знамя… пожалуйста… передайте его мне!

Они только что миновали Янагасэ.

Кацуиэ на мгновение сдержал коня и принял из рук у одного из спутников полководческое знамя. С ним было связано много воспоминаний — оно следовало за ним из боя в бой, овеянное славой, как и его собственное прозвище Злой Дух Сибата.

— Вот оно, Сёскэ. Держи. И не оставляй моих самураев. — С этими словами он передал знамя Сёскэ.

Сёскэ, перегнувшись на скаку, ухватился за древко.

Он был вне себя от радости. Раз-другой торжественно взмахнув знаменем, он крикнул вслед удаляющемуся Кацуиэ:

— Прощайте, мой господин!

Кацуиэ, услышав эти слова, обернулся, но лошадь несла его прочь в сторону гор Янагасэ. Сейчас его сопровождали только десять всадников.

Знамя оказалось в руках Сёскэ, как он и просил, но в тот самый долгожданный миг Кацуиэ покинул его, бросив на прощанье:

— Не оставляй моих самураев!

Это прозвучало не просьбой, а приказом, и приказ гласил: Сёскэ и всем, кто окажется с ним рядом, суждено умереть.

Примерно тридцать человек тут же собрались под знаменем. Больше никто не выказал верности князю готовностью умереть за него на поле брани.

«Нет, остались все же достойные люди в клане Сибата», — подумал Сёскэ, с радостью всматриваясь в лица окруживших его людей.

— Вперед! Покажем им, что за счастье умереть в бою!

Передав знамя одному из самураев, Сёскэ выехал в первый ряд. Они мчались от горного селения Янагасэ в сторону северного гребня горы Тотиноки. Оставшись в числе не более сорока человек, воины проявили решимость и жажду сражаться — не в пример тому, что творилось утром под Кицунэдзакой.

— Кацуиэ умчался в горы!

— Похоже, он простился с жизнью и ищет случая умереть.

Как и следовало ожидать, летучие отряды, посланные Хидэёси вдогонку за Кацуиэ, стремились опередить друг друга.

— Нам нужна голова Кацуиэ!

Каждый норовил обскакать соперников и первым взобраться на гору Тотиноки. Подняв златотканое боевое знамя на вершине, воины Сибаты как завороженные следили за приближением врага: тот появлялся отовсюду, и там, где была тропа, и там, где ее не было. Число вражеских воинов с каждым мгновением возрастало.

— Еще есть время пустить по кругу прощальную чашу с водой, — сказал Сёскэ.

В немногие отпущенные им мгновения Сёскэ с товарищами набрали немного воды, сочащейся из расселин на вершине, и, сохраняя полное спокойствие, принялись готовиться к смерти. Сёскэ внезапно обратился к своим братьям Модзаэмону и Сёбэю.

— Братья, вам следует бежать и воротиться в нашу деревню. Если в нынешней битве суждено будет пасть нам троим, то не останется никого, кто сумел бы сохранить наше имя и позаботиться о матушке. Модзаэмон, ты старший из нас, именно тебе следует сохранить имя рода. Отправляйся домой, прошу тебя!

— Если младшие братья падут от руки врага, — возразил Модзаэмон, — то как сможет старший взглянуть в глаза матери и сказать ей: «Смотри, я вернулся». Нет, я останусь. Уходи ты, Сёбэй.