Сталин - Дмитрий Волкогонов

Правда, иногда он все же спрашивал о некоторых:

– А ей что нужно? Тоже просит об освобождении? – с укоризной смотрел на Берию. Тот с готовностью доставал из папки перепечатанное на машинке письмо человека, фамилия которого заинтересовала «вождя».

В прошлый раз это было письмо от родственницы Феликса Эдмундовича Дзержинского – Ядвиги Иосифовны, проживающей в Москве в Потаповском переулке. Просительница хлопотала о своей матери – Дзержинской Ядвиге Генриховне, которая была осуждена Особым Совещанием и находилась уже много лет в карагандинских лагерях. Дочь писала, что «мама очень больна, у нее туберкулез легких, цинга и бруцеллез. Она находится в очень тяжелом положении…».

Сталин сразу перенесся мыслью в далекие годы, когда по заданию Ленина он вместе с Дзержинским ездил на Восточный фронт, под Вятку, в Петроград для организации отпора Юденичу… О, боже, как давно все это было! И образ самого Дзержинского давно уже стерся в памяти. Но почему у таких людей сомнительные родственники, дети, внуки? А потом, при чем здесь какая-то Ядвига Генриховна? Нет, пусть этими вопросами занимается Берия.

Сталин был лишен элементарного человеческого сострадания. Но, пожалуй, страшнее всего было то, что «вождь» никогда не умел и не хотел хотя бы мысленно поставить себя на место жертвы, человека, судьба которого зависит от его воли. Холод – самая страшная болезнь души – навсегда «заморозил» в нем человеческие чувства. Вглядываясь в очередной список, диктатор удивлялся: как много еще живых из тех, кого давно не должно быть на этой Земле!

– Эта тоже о ком-то просит? – разговаривая как бы сам с собой, негромко произнес Сталин, ткнув пальцем в фамилию Радек.

– Нет, это его дочь, хлопочет о себе, – пояснил сталинский Инквизитор.

«Я, Радек Софья Карловна, 1919 года рождения, пишу Вам это письмо и прошу Вас оказать моему письму внимание…» Сталин вспомнил, что, пожалуй, никто не писал о нем так возвышенно, как Радек. Хорошее было у него перо. Например, здорово он сказал о нем как вожде: «В годы Октябрьской революции Сталина видели не только в штабе революции, но чаще в передовой боевой линии. Когда Москве угрожает петля голода, он добывает хлеб; когда кольцо враждебных сил угрожает сомкнуться в Царицыне, он там организует отпор; когда опасность угрожает Петрограду, он там проверяет бастионы. Он видит революцию не через сообщения, он смотрит ей прямо в лицо, он видит ее величайшие взлеты, и он видит ее дно. И в этом один на один завершается окончательное развитие Сталина как вождя революции».

Тогда ему, Сталину, эти слова очень понравились. А потом он посадил его на скамью подсудимых вместе с Пятаковым прежде всего потому, что подозревал Радека в устойчивых симпатиях к Троцкому. Ведь доложили же ему, что Радек писал в Алма-Ату ссыльному «выдающемуся вождю». Так же, как и тот ему. Хотя он и старался вновь вернуть себе его, Сталина, доверие. Вон даже письмо от Троцкого, которое привез ему Блюмкин, отдал тогда, не распечатывая, Ягоде… Но ведь изгнанник писал письмо не кому-нибудь, а Радеку… Нет, троцкистом был, троцкистом и остался. Правда, он, вождь, когда утверждал проект приговора, доложенный ему Ульрихом, заменил Радеку расстрел на лагеря. Позже ему сказали, что он вскоре там скончался… Так о чем же пишет дочь Радека?

«…Мой отец, Радек Карл Бернгардович, как враг народа был осужден 30 января 1937 года к 10 годам тюремного заключения. Полгода спустя я и моя мать – Радек P.M. были высланы в г. Астрахань решением Особого Совещания на пять лет. В Астрахани моя мать была арестована и выслана на 8 лет в темниковские лагеря, где и умерла… В ноябре 1941 года меня выслали из Астрахани с отметкой: «Имеет право проживать только в Казахстане». Излишне описывать все мытарства, которые мне пришлось пережить. Срок моей ссылки кончился в июне 1942 года… Ведь я тоже человек; если я дочь врага народа, то разве это значит, что я тоже враг? Когда в 1936 году моего отца арестовали, мне было 17 лет, и вот с 17 лет я хожу с клеймом «врага». Я грамотный человек, но в Челкаре нет работы по специальности. До сегодняшнего дня я не имею паспорта. Нач. НКВД г. Челкара тов. Иванов на мой запрос никакого ответа не дает. Помогите мне искупить вину своего отца!»

Вот это разговор, подумал Сталин. Не прошли бесследно ссылки, высылки, кое-что стала понимать. Так и должно быть: все эти «родственнички» должны сидеть до тех пор, пока не поймут, что они тоже виноваты. А затем пусть вину эту искупают! Но это дело человека, который не сводит с него сейчас своих маленьких глаз…

Такие письма возвращали его в прошлое. Как и сегодняшняя статья в «Правде» – «Выдающийся документ большевизма», – посвященная очередной годовщине его выступления на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б) в 1937 году. Пожалуй, Н. Михайлов, подписавший статью, размышлял Сталин, верно отметил, что тогда он «мобилизовал партию и советский народ на полное уничтожение агентуры иностранных империалистических разведок. Это привело к дальнейшему укреплению Советского государства…». Но с высоты прожитых лет он хотел смотреть не на тени ушедших навсегда людей, что были с ним когда-то рядом, а на то, что он создал.

Менее чем за три десятилетия под его руководством возникло могучее государство, с которым теперь вынуждены считаться все в мире. Разве это не так? Однако между результатом и процессом так часто возникают несоответствия, противоречия. Почему так много недовольных? Почему ни одно крупное дело не трогается с места, пока он не даст команду?

Почему не становится меньше врагов, изменников и предателей? Вот на днях ему пришлось утвердить ходатайство министра внутренних дел: «Численность состава особых лагерей установлена теперь в 180 тысяч человек. МВД просит разрешения увеличить емкость особых лагерей на 70 тысяч человек и довести ее до 250 тысяч». Ведь там должны сидеть особые, неразоружающиеся враги. Что, число их растет? И вообще Берия говорит, что заявки министерств на рабочую силу из числа спецконтингента столь велики, что, несмотря на его рост, удовлетворить эти просьбы не представляется возможным. Сколько миллионов людей пропустили через лагеря, а количество подозрительных людей не уменьшается! Вон на Западе утверждают, что, мол, общество, которое он создал, – «тоталитарное». Пишут, что он отец нового явления в общественной жизни и политике – сталинизма. Вначале «вождь» не придавал этому особого значения. Он, пожалуй, и сам считал, что пора говорить о «марксизме-ленинизме-сталинизме»; но вообще это сейчас пока ни к чему. Время придет. А враги… На то они и враги, чтобы поносить все, созданное им в течение всей жизни. Л.Троцкий, Р. Гильфердинг, А. Розенберг, Р. Абрамович утверждали, что «сталинизм есть измена большевизму». А К. Каутский незадолго до своей смерти договорился до того, что в России «появились еще более сильные и жестокие хозяева, а перед пролетариатом на его пути к социализму возникли еще большие препятствия, чем те, которые существуют в развитых капиталистических странах с укоренившейся демократией». Что можно ждать от таких людей? Они и Ленина не щадили.

Думаю, что подобные размышления могли приходить к Сталину. Он всю свою жизнь молился борьбе, только ей. И в новых «выдумках» буржуазных апологетов ему слышится лишь отзвук этой вечной борьбы, их страх и злоба. Вот и «Правда», посвятив недавно последнему изданию Британской и Американской энциклопедий большую статью под заголовком «Энциклопедии мракобесия и реакции», верно пишет, что в статьях «о социализме и коммунизме клеветнически утверждается, что при коммунизме нет заботы о счастье людей». А что они могут писать еще? Это те же писаки, которые невесть что пишут и о сталинизме, думал «вождь». Он не знал, что в стране, где он считался земным богом, придет время, когда люди тоже зададутся вопросом: что такое сталинизм и какова его природа?