История христианской церкви. Том 3. Никейское и посленикейское христианство. 311 - 590 года по Рождество Христово - Филипп Шафф

Сын, о котором столько молились, не мог погибнуть, и верующей матери, дух которой, следуя за ним, перенес больше страданий, чем ее тело, когда она рождала его на свет[2149], было позволено незадолго до смерти, ради ободрения будущих матерей, получить ответ на свои молитвы и ожидания, и она смогла покинуть сей мир с радостью, хотя и не увидела вновь родного дома. Моника умерла по дороге домой, в Остии, рядом с устьем реки Тибр, на пятьдесят шестом году жизни на руках своего сына, насладившись с ним замечательной беседой, которая выходила за пределы пространства и времени и предвещала вечный субботний отдых святых. Она не жалела, что умирает в чужой земле, потому что была недалека от Бога, Который воскресит ее в последний день. «Похорони мое тело где угодно — такой была ее последняя просьба, — и не беспокойся о нем; единственное, о чем я прошу, — вспоминай обо мне у алтаря моего Бога, где бы ты ни был»[2150]. Августин в своей «Исповеди» воздвиг Монике благороднейший и нетленный памятник.

Если и было другое столь же абсолютное и плодотворное обращение, как обращение Павла на пути в Дамаск, то это обращение Августина в саду Кассициакума, недалеко от Милана, в сентябре 386 г., когда в момент жесточайшей борьбы ума и сердца — родовых схваток новой жизни — он услышал божественный голос ребенка: «Возьми, читай!» — и «облекся в Господа нашего Иисуса Христа» (Рим. 13:14). Вот его трогательная жалоба: «Я полюбил Тебя поздно, Красота, такая древняя и новая; я полюбил Тебя поздно! И вот, Ты был внутри, но я был снаружи и искал Тебя там. В Твое прекрасное творение ворвался я в своем безобразии, ибо Ты был со мной, а я не был с Тобой! Меня держали далеко от Тебя вещи, которых не было бы, если бы они не были в Тебе! Ты позвал, и взывал громко, и прорвался через мою глухоту. Ты воссиял, Ты засверкал и прогнал мою слепоту. Ты дохнул, и я вдохнул, и дышал Тобой. Я вкусил от Тебя, и я алкаю и жажду. Ты дотронулся до меня, и я пылаю ради Твоего мира. Если бы я со всем, что есть во мне, мог бы жить в Тебе, боль и тревоги оставили бы меня; все было бы полно Тобой и все было бы жизнью для меня».

Он принял крещение от Амвросия в Милане в пасхальное воскресенье 387 г. вместе со своим обращенным из манихейства другом Алипием и родным сыном Адеодатом (имя которого значит «данный Богом»). Он был запечатлен Богом, и началось его внутреннее преображение. Он резко порвал с миром, оставил блестящее и прибыльное преподавание риторики, которым занимался в Риме и Милане, продал свое имущество, раздал средства бедным и с того момента направил свои редкие дарования исключительно на служение Христу, сохранив верность этому служению до последнего дыхания. После смерти матери, которую он уважал и очень нежно любил, он во второй раз отправился в Рим, на несколько месяцев, и написал несколько книг в защиту истинного христианства против ложной философии и манихейской ереси. Вернувшись в Африку, он провел три года с друзьями, Алипием и Еводием, в своем родном поместье в Тагасте в созерцательном и литературном уединении.

Потом в 391 г. в нумидийском приморском городе Гиппо Региус (Гиппон, сейчас Бона) он был избран пресвитером против своей воли, согласно гласу народа, который, как и в похожих случаях Киприана и Амвросия, оказался гласом Божьим, а в 395 г. — епископом. И затем тридцать восемь лет, до самой своей смерти, он трудился в этом городе, превратив его в интеллектуальный центр западного христианства[2151].

Образ жизни Августина был очень прост и умеренно аскетичен. Он жил в одном доме со своими клириками, они по–апостольски, совместно, владели имуществом, и в этом же доме была богословская семинария, из которой вышло десять епископов и множество клириков ниже чином. Женщины, даже его сестра, не могли входить к нему в дом, и он виделся с ними только в присутствии других людей. Но он основывал женские религиозные общества; одно из них возглавляла его сестра, благочестивая вдова[2152]. Однажды он сказал в проповеди, что нигде не встречал людей лучше и нигде не встречал людей хуже, чем в монастырях. Сочетая жизнь клирика с жизнью монаха, он неосознанно стал основателем монашеского ордена августинцев, который дал миру реформатора Лютера. Он носил черное одеяние восточных киновитов, с капюшоном и кожаным поясом. Питался он почти исключительно овощами и сопровождал общие обеды чтением или беседами, причем брал за правило никогда не обсуждать отсутствующих[2153].

Часто он проповедовал пять дней подряд, иногда дважды в день, и говорил в проповедях, что все должны жить с ним, а он со всеми, во Христе. Когда он был в Африке, его постоянно просили проповедовать слово спасения[2154]. Он усердно выполнял внешние обязанности, связанные со своей должностью, хотя самому ему больше удовольствия доставляло созерцание. Он был особо внимателен к бедным и, как Амвросий, при необходимости приказывал расплавить церковную утварь, чтобы выкупать заключенных. Но ему не нравилось несправедливое отношение к законным наследникам, и он хвалит епископа Аврелия Карфагенского за то, что тот без просьбы вернул часть имущества, пожертвованного неким человеком церкви, когда неожиданно оказалось, что жена этого человека ждет ребенка.

Труды Августина касались не только его маленькой епархии. Он был интеллектуальным главой Северо–африканской и всей Западной церкви своего времени. Он активно участвовал во всех богословских и церковных проблемах. Он защищал ортодоксальное учение против манихеев, донатистов и пелагиан. В нем сосредоточились и в нем одержали победу над ересью и расколом все полемические силы католичества того времени.