Современный детектив. Большая антология. Книга 12 - Андреас Грубер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Как ты могла забыть дядю Роджера? Он жил с нами почти год после твоего рождения».
Потом Эмори действительно вспомнила дядю Роджера. Полноватый, с растрепанными темными волосами в тщетной попытке прикрыть плешь, которая расширялась с макушки. Однажды он починил раковину, когда мисс Барроуз забила сток пастой. Кроме того, он помог ей получить новую ключ-карту от лифта, когда ее карта испортилась, потому что лежала в сумке рядом с мобильным телефоном. Погодите…
— У меня нет дяди Роджера. Роджер — это смотритель нашего дома.
«Разве я сказала „Роджер“? Нет, милая, я имела в виду дядю Роберта».
— Нет у меня никакого дяди. Если я и знала твоих родственников, то их не помню, — тихо сказала Эмори. Она могла бы закричать, если бы захотела, но никто бы ее не услышал из-за грохочущих звуков группы «Крим», которая исполняла песню «Рожденный под дурным знаком».
«Ты не помнишь дядю Стива? Он очень огорчится. Он любил укачивать тебя, когда ты была совсем малышкой. Пел тебе песню… Как же это? Ты помнишь? Что-то о том дне, когда умерла музыка…»
— «Я поехал на плотину, но плотина обмелела… — прохрипела Эмори, с трудом разлепляя пересохшие губы и проводя кончиком языка по трещинам. — А ребята пили виски и сказали, что сегодня я умру… Что сегодня я умру…»
«Вот именно! Дядя Райан очень любил эту песню!»
— Нет у меня никаких дядей. И матери тоже нет. Тебя не существует. Пожалуйста, перестань со мной разговаривать!
«Думаешь, сегодня тот самый день?»
— Какой день?
«Сама знаешь какой. День, когда ты умрешь».
Эмори прижала к виску пальцы здоровой руки.
«По-моему, лучше смириться с тем, что жить тебе осталось недолго. В самом деле, дорогая, даже если этот Обезьяний убийца скоро не убьет тебя, ты целую вечность ничего не ела и не пила. Как по-твоему, долго ли еще протянешь?»
— Вовсе не целую вечность; прошло всего два дня, самое большее три.
«Нет, дорогуша, по-моему, прошло не меньше недели».
Эмори покачала головой и поморщилась, задев больное ухо.
— По-моему, музыка стоит на таймере. Если так, она включается один раз в день. Значит, сегодня — второй день.
«Даже если окажется, что твоя версия справедлива, а я так не считаю, подумай, сколько еще ты протянешь без еды и воды?»
— Ганди продержался двадцать один день, — сказала Эмори.
«Двадцать один день без еды, но вода у него была».
— В самом деле?
«Да, я в этом не сомневаюсь. Не удивлюсь, если кто-нибудь тайком передавал ему, например, шоколадные батончики. Ты ведь знаешь, что такое эти знаменитости».
— Ганди не был знаменитостью, он… — Почему она вообще разговаривает с мамой? Ведь она не настоящая. Это только игра воображения. Она сходит с ума. Она тронется задолго до того, как ее прикончит жажда. Мозг медленно теряет воду, как губка, которую оставили на солнце, — и внутренние органы тоже. Ей как будто хотелось помочиться, но, когда она попыталась, ничего не получилось. Эмори живо представляла, как у нее усыхают почки и печень. Скоро ли они откажут? Хотя она не двигается, сердце бьется очень часто, глухо стучит в груди. Сначала Эмори думала, что ей это только кажется, но когда несколько часов назад пощупала у себя пульс, оказалось, что он бьется со скоростью почти девяносто ударов в минуту. Девяносто ударов — очень много. Даже после пробежки пульс у нее редко превышал восемьдесят ударов в минуту.
Эмори прижала палец к шее и снова пощупала пульс, отсчитывая пятнадцать секунд. Двадцать шесть ударов. Двадцать шесть на четыре — это… Черт, она не может сосредоточиться. Двадцать шесть на четыре…
«Почти двести, дорогуша; очень часто».
— Сто четыре, — сказала вслух Эмори, стараясь не обращать внимания на голос. В состоянии покоя пульс у нее плюс-минус 65. Сейчас она ничего не делает, а сердце частит. Эмори не знала причины, но понимала, что в этом нет ничего хорошего.
«Когда Обезьяний убийца вернется, может быть, стоит попросить его, чтобы он убил тебя побыстрее. Это гораздо лучше, чем лишаться глаз и языка… Как по-твоему?»
Эмори провела языком по нёбу. Она почти утратила вкусовые ощущения, но во рту остался вкус опилок. Как будто у нее полный рот опилок.
Ей хотелось плакать, но слез больше не было. Сухие глаза в темноте щипало.
Где-то наверху Джимми Хендрикс взял гитару и запел.
61
Дневник
Крыса была мертва.
Когда я следом за мамой и отцом сбежал в подвал, сразу ее увидел. Крысиное тельце напоминало грязную тряпку с глазами. Шея у крысы оказалась свернута, поэтому глаза смотрели ей на спину, а лапки распластались на полу. Изуродованный грызун лежал в лужице крови рядом с раскладушкой, на которой теперь сидела миссис Картер, и ее свободная рука была красной от смерти.
Увидев нас, она улыбнулась. Несколько часов назад ей было страшно, но сейчас страх в ее глазах сменился ледяным холодом.
— Знаете, он убьет нас всех. — И голос у нее тоже изменился. Он стал холодным, спокойным и уверенным.
— Кто? — спросил отец, хотя я не сомневался, что он прекрасно понимал, кого она имеет в виду. Откуда миссис Картер узнала, кого или что мы спустились с ней обсудить, — вот что меня тогда занимало, но, очевидно, она как-то узнала. Она точно знала, зачем мы пришли.
— Он уехал? Если да, не думаю, что он будет долго отсутствовать. — Миссис Картер вытерла окровавленную руку о раскладушку, потом пнула дохлую крысу, и та отлетела в дальний угол, оставив на полу кровавый след. — Вам в самом деле не стоило убивать моего мужа.
Отец замахнулся, и я не сомневался, что он хочет ее ударить. Мне не верилось, что он на такое способен; он всегда учил меня никогда не бить женщину, даже если она ударила тебя самого, даже если она ударила тебя чем-то тяжелым, — для ударившего женщину нет оправданий. Никаких!
Он бросил ей полотенце, взятое со стиральной машины.
Миссис Картер благодарно улыбнулась и вытерла окровавленную руку — очень старательно, потому что воды у нее не было.
— Если вы меня отпустите, я постараюсь объяснить, что случилось. Правда, не думаю, что он мне поверит. И даже если поверит, сомневаюсь, что ему не будет все равно.
— Ему нужны какие-то документы с работы твоего мужа. Он сказал, что работает на босса твоего мужа, — сказал отец.
Миссис Картер кивнула:
— Что ж, он
