У.е. Откровенный роман... - Эдуард Тополь

– Да или нет? Говори!

– И да и нет…

– То есть?

– Я позвонила ему из роддома. По мобильному. И сказала, что родила.

– А он?

– А он меня послал. Понимаете? Просто на хер послал!

Даже без каблуков она была выше меня на полголовы.

– И ты отказалась от ребенка?

– Да! Да! – вдруг сорвалась она в истерику. – А что мне было делать? Тащить его к папе-инвалиду? И жить на их пенсию, блин? – Она разрыдалась. – Пустите меня…

– Тихо, тихо… Я понял… – Я гладил ее по локтям. – Я тебя не осуждаю… Я просто спрашиваю: а при чем тут Рыжий? Почему ты его-то боишься…

– Я никого не боюсь! – перебила она, пытаясь выжать из пустой бутылки еще хоть несколько капель коньяка.

– Хорошо. Почему ты не хочешь видеть Рыжего?

– Потому что!

– Почему? Говори!

– Ну, потому что он тоже отец!

– Как это? – оторопел я.

– Ну что вы не понимаете? – остервенела она. – Их было двое! Двое, понимаете? Двое сразу, да! Они же побратимы, бляди! Они дали мне покурить какую-то дрянь и…

– Значит, ты из роддома позвонила сначала Кожлаеву, а потом Рыжему, так?

– Так. У вас есть еще выпить?

– Больше нет. Только чай… И Рыжий тебя тоже послал, конечно. Понятно. И тогда ты отказалась от ребенка. Но кто же его отец? Кожлаев или Банников?

– Я не знаю… – тихо и опустошенно сказала Полина. – Зачем я только пришла сюда?..

– Потому что я бы тебя все равно нашел. А что стало с ребенком? Его отдали в детдом?

Она молчала.

– Это мальчик или девочка?

– Мальчик, – сказала она пустым и усталым голосом. – Я хочу спать. Я лягу в той комнате, можно?

Получалась полная ахинея. С одной стороны, я взялся за деньги (и большие!) найти Рыжему эту Полину. А с другой стороны, я ее прятал от Рыжего – у себя же. Потому что прежде, чем предъявить ее Банникову, я хотел узнать, где этот ребенок. Куда бы ни угнал Кожлаев свои миллионы (а именно их ищет Рыжий с помощью Палметова), получить эти деньги в западном банке (или в банках) сможет только законный наследник Кожлаева. То есть этот мальчик – если, конечно, он сын Кожлаева. И Рыжий рано или поздно найдет и Полину, и этого ребенка и выяснит свои шансы…

Но я должен сделать это раньше его!

Болеть в этой ситуации было не просто обидно, а преступно.

Утром, заперев Полину, я на такси отправился в нашу ведомственную поликлинику – слава Богу, хоть это у нас осталось со времен советской власти! Там я получил у врача рецепты на антибиотики и лекарства от кашля и насморка (мне, как ветерану ФСБ, эти лекарства дали в аптеке бесплатно), прикупил к ним витаминов, колдрекс, антигриппин и тому подобное, и, принимая все вместе – и лекарства, и витамины, и луковый сок с медом, и водку с аспирином, – встряхнул себя так, что за двое последующих суток из меня вытекло литра три пота.

Полина, надо сказать, ухаживала за мной, как настоящая медсестра. Убрала квартиру, сходила в магазин, выстирала в стиральной машине и высушила на батареях все белье, сварила куриный бульон и заставила меня пить его вместо чая. Мокрое от пота белье меняла на мне каждые два часа. Кроме того, заставляла пить какие-то отвары липы, алтея, пустынника, одуванчика, алтайского багульника и прочей горечи. Иногда, то ли в бреду, то ли во время высокой температуры, мне казалось, что это с очередной чашкой бульона или отвара над моей кроватью стоит моя мама – как в детстве, когда я болел…

Каждый день звонил Рыжий, справлялся, как я себя чувствую. Голос у него был теперь теплый, обволакивающий, «окучивающий» – ему нужно было, чтобы я как можно скорее нашел Полину, и я с трудом уклонялся от его предложений прислать мне с шофером лекарств и еды.

– Спасибо… – сипел я в трубку. – Мне соседи все принесли. Но грипп есть грипп – неделю отваляюсь…

– Береги себя, ты нам нужен, – попросил он.

– Нам – это кому? – насторожился я.

– Человечеству… – отшутился Рыжий.

«Человечество» позвонило спустя несколько часов, около одиннадцати вечера. Генерал Палметов сказал, что ему звонили из ведомственной поликлиники и спрашивали мой домашний телефон – они якобы потеряли мою карточку. Для генерала ФСБ это был слабый ход, но не станет же он говорить мне, что Рыжий поручил ему держать меня под присмотром. Или помогать мне? Во всяком случае, Палметов звучал именно так – настойчиво справлялся, не нужно ли чего, не отвезти ли меня на служебной машине еще раз в поликлинику, не подбросить ли денег из Фонда помощи ветеранам ФСБ.

Все остальное время я спал, пил лекарства, потел и снова пил куриный бульон – Полина на этот счет была беспощадна. Мне кажется, что женщины высокого роста, хотя и неподступны на вид, должны таить в душе даже больше материнских комплексов, чем обычные, ведь с высоты их роста мы все как бы дети…

– Пейте! – говорила мне Полина. – Евреи никакими лекарствами себя не травят, лечатся только куриным бульоном. Вы не еврей, случайно?

– Нет.

– Даже странно…

– Почему?

– Матом не ругаетесь. И… – Она замялась.

– И что?

– Не важно.

– Ну, скажи!

– Воду в ванной включаете, чтоб не слышно было, как пукаете. Стесняетесь… – Она засмеялась и ушла в свою комнату, закрыла дверь.

Я устало откинулся головой на подушку, закрыл глаза и подумал, что у нее, конечно, большой интернациональный опыт.

На третий день, потеряв, наверное, килограмма три веса, я, «чистый, звонкий и прозрачный», лежал на свежих простынях – небритый и почти здоровый, то есть без кашля и без температуры. Но Полина не разрешила мне встать. «Лежите еще! Вас и так шатает. Только побрейтесь. А то смотреть страшно…» – и от бульона перешла к усиленному калорийному питанию: соки, авокадо с лимоном, орехи с изюмом и курагой, овощи со сметаной и рагу из телятины.

– Это тоже еврейский метод? – поинтересовался я.

– А то ж! – сказала она. – Евреи на еде не экономят. Жалко, вам икру нельзя.

– Это почему же?

– А чистый холестерол. После пятидесяти врачи запрещают. Вам сколько лет?

– Семьсот четырнадцать. Вчера исполнилось.

– Нет, в натуре, сколько вам? Шестьдесят два?

Я понял, что пора бриться. И не только. Нужно заняться утренней гимнастикой и гантелями, коротко постричься, начать одеваться по-человечески…

– Я заметил, что ты на продукты тратишь не только мои деньги. Это я запрещаю.

– Почему? Ведь я тут живу. Я должна…

– Нет. Я же тебя на работу не выпускаю, ты у меня работаешь, медсестрой. С пансионом.