Голос - Дарья Доцук

Рыжов и сам не заметил, как привык к Лиде и начал находить утешение и даже некоторое удовольствие в ее восторженной легкомысленной болтовне о чем ни попадя – об украшениях, плезир-салонах и первом в Калининграде коммерческом магазине, который только что открылся на улице Павлика Морозова. Ее мир заполняли приятные домашние хлопоты и развлечения. Похоже, она не знала в жизни никакой печали. Лида Лыткина не была красавицей, но всегда улыбалась.

Он начал убеждать себя, что Лиза устроилась, вышла замуж и забыла его. Будь она несчастна, неужели не написала бы, не попросила о помощи? Хотя с чего бы ей на него надеяться? Один раз уже сплоховал.

Нет, у нее своя жизнь. Счастливая. Надо верить, что счастливая.

В апреле 51-го уехали последние немцы. Старый Вольф не скрывал, что рад отъезду, но все-таки заглянул напоследок к Рыжову и робко протянул ему бинокль.

– Es ist für dich. Ein Geschenk[24], – объяснил он и улыбнулся уголком рта.

– Уезжаешь, – сказал Рыжов хмуро.

Вольф кивнул и махнул в сторону леса.

– Не надо мне от тебя никакого гешенка. Нихтс! А бинокль хороший, сохрани, можно продать.

Вольф замотал головой и стал совать Рыжову бинокль, но сержант не брал. В конце концов Вольф сдался, повесил бинокль на шею и уставился в землю.

– Узнай там про Лизу, а? И черкни мне. Что жива-здорова. Ну и как сам устроился, расскажи. Ферштейн?

Вольф кивнул и протянул руку. Рыжов крепко пожал ее и встряхнул. Старик постоял еще немного, словно старался хорошо запомнить Рыжова, и, подволакивая ногу, зашагал прочь. Письма от него Рыжов так и не получил.

Рыжов и Лида поженились, у них родились сын и дочь. Дети вытеснили мысли о Лизе, но через много лет она снова вспомнилась Рыжову, теперь уже не забыть.

В мае 63-го берег рыли в поисках новых запасов янтаря. Ковш экскаватора принес груду песка и земли вперемешку с человеческими останками. Кости прибывали и прибывали, раз за разом черпак возвращался полным. Их было так много, что они могли целиком укрыть пляж. На место вызвали Лыткина, началось расследование.

Рыжов знал, что война никогда не оставит его в покое. На войне можно выжить, но пережить ее нельзя. Десять лет он прогуливался с женой по костям. Каждый вечер восхищался морем, а на дне, укрытые песком, лежали люди – пропавшие, забытые. Сколько еще десятилетий пройдет, прежде чем их всех, сложивших головы по всей Европе, достанут из окопов и ям и захоронят по-человечески? Сколько еще ходить по костям?

Прошло еще тридцать шесть лет, прежде чем Рыжову открылась истинная судьба мертвецов с янтарного берега. К тому времени он уехал из Янтарного и поселился в Калининграде.

Об этом написали в газете. Немец по фамилии Бергау, бывший член гитлерюгенда родом из Пальмникена, утверждал, что останки, найденные в море, не принадлежали солдатам. Это были кости трех тысяч евреев, которых пригнали в Пальмникен из концлагерей и расстреляли.

Всю войну Пруссия оставалась безопасным местом, но в январе 45-го и сюда докатился грохот русских «катюш». Люди бежали на кораблях, которые тут же потоплялись, и уже никто не сомневался, что эта битва проиграна. У эсэсовцев оставалась одна, последняя задача – не допустить, чтобы русские нашли пленных евреев.

Бергау в тот год было шестнадцать. Евреи появились в Пальмникене 29 января – колонна босых, измученных долгим переходом женщин и детей в полосатых лохмотьях. Их разместили в цеху, пока выбирали место казни – планировалось замуровать их заживо в шахте.

Каждый день кого-то из евреек расстреливали. Многие умирали от голода и изнеможения. Часовые заставляли крестьян вывозить доверху нагруженные трупами телеги к заводской прачечной, оттуда их перетаскивали в общую могилу.

Узнав о расстрелах, владелец имений Ганс Файерабенд сказал обершарфюреру Фрицу Веберу, что больше ни один еврей не будет убит. Распорядился выдать узникам солому и кормить горячим супом.

Вебер сдержанно кивнул. Файерабенд пользовался авторитетом и мог действительно помешать операции. В тот вечер Луиза не дождалась отца к ужину.

Надо было спешить; ночью Вебер велел вывести евреев на побережье.

Бергау растолкали и сунули в руки ружье. «Стреляй, если кто-то попытается бежать».

«Скоро придет корабль, который доставит вас в Швецию», – объявили пленникам.

Измученные женщины и дети стояли босые на берегу ледяного моря и всматривались в ночной горизонт. А в следующий миг пули пробили их спины.

В ту ночь жители Пальмникена не покидали своих домов и старались не прислушиваться к выстрелам и крикам.

Эсэсовцы покинули поселок еще до рассвета. Тела убитых они столкнули в море, чтобы скрыть преступление. Лед и песок насквозь пропитались кровью. Прибой то уволакивал, то возвращал тела. Те, кто не погиб от пуль, утонули или замерзли. В живых осталось не более пятнадцати человек.

Сару Крониш убило с первого выстрела, но ее сестре Поле повезло. Раненная в ногу, Поля бросилась в море и долго лежала на льдине, притворяясь мертвой.

Когда эсэсовцы сели в сани и уехали, Поля выбралась из воды и укрылась в угольном сарае. Ее приютил крестьянин, а местный доктор удалил с ее руки лагерную татуировку.

Бергау никогда не забудет того утра, когда все женщины Пальмникена вышли на холодный берег рыть могилы. Пришла и Луиза. Она искала отца, но его не было ни среди живых, ни среди мертвецов. Что они сделали с телом отца, Луиза так и не узнала.

Когда в апреле в поселок вошли красноармейцы, следов трагедии уже не было. Только едва заметные холмики возвышались над пляжем. Пальмникенцы держали язык за зубами. Боялись, что русские, узнав о расправе над евреями, перебьют всех. Но Поля Крониш и немногие уцелевшие все рассказали.

Красноармейцы велели женщинам выкопать останки двух сотен человек и положить в два ряда, затем направили на женщин заряженные автоматы. Русский майор сказал по-немецки: «Мы могли бы сделать с вами то же, что они сделали с этими людьми».

С тех пор о пальмникенской бойне молчали. Похоже, пальмникенцы боялись прогневать русских, а русским некогда было расследовать это дело, к тому же виновные давно бежали.

Вскоре всех немцев депортировали. Уехала и Поля Крониш. А ее сестра Сара осталась на дне Балтийского моря.

Рыжов умер вечером, около восьми, попросив перед этим что-нибудь от головы. Когда Лида вернулась с таблеткой и стаканом воды, он уже не дышал. Лиде казалось, что он специально ее отослал. «Не знал, наверное, что говорить напоследок».

В это время Стас играл в бильярд – впервые ему удалось выиграть у Глеба в «девятку». Сколько раз он потом прокручивал в голове ту партию – каждый удар, каждую усмешку, сопровождавшую шар в лузу. Тогда-то Рыжова и не стало.