Кафе `Ностальгия` - Зоя Вальдес

– Это она не хотела негра? Так-то вот, – мы улыбнулись друг другу. – Выпей хоть чего-нибудь.

– Не могу, – ответила я застенчиво, – последняя головомойка, которую мне устроил папаня, была как раз из-за этого. Моя старуха умоляла меня не пить. Они будут дожидаться меня, чтобы обнюхать со всех сторон – у них это в порядке вещей.

– А я знаю, как обойти сухой закон, – прервал наш разговор второй солдатик.

Светлокожий, с черными волосами и глазами цвета меда, он был похож на индейца. Едва он подошел ко мне, как я уловила зловоние дохлой псины, что исходило от его сапог; зеленая, цвета оливок, гимнастерка воняла, ко всему прочему, автомобилем. Несмотря на это, он мне сразу понравился, любовная страсть, спящая три года кряду, вдруг проснулась.

– И как же? – спросила я, не глядя на него, чтобы он не подумал чего лишнего.

Он отошел к краю крыши и вытащил из своего вещмешка коробочку, в которой хранился маленький шприц. Затем выхватил у Аны стакан и опустил кончик иглы в ром. Втянув в шприц жидкость, он закатал рукав, перетянул руку жгутом, стукнул два раза пальцами по вене – та вздулась, грозя лопнуть, – и воткнул иглу, вводя в вену содержимое шприца. Ана охнула и чуть не грохнулась в обморок. Я почувствовала отвращение, но этот его поступок вызвал у меня неудержимое желание проделать то же самой.

– Кого ты, приятель, хочешь удивить? – я вырвала у него шприц, нашла ром и повторила все с собственной веной. Я никогда прежде не кололась, поскольку боялась даже щипков, но я сделала это, чтобы ни в чем ему не уступать. Локоть мгновенно раздулся, и отвратительная дрожь пробежала по телу. Это пройдет, если я пойду танцевать, подумала я, взяла парня за руку и потащила его в центр крыши.

Он танцевал, как завсегдатай «Ла-Тропикаль»,[153]мои глаза забегали с сумасшедшей скоростью, следя за ним, готовые вылезти из орбит, по крайней мере, мне так казалось. Я привалилась к нему, моя голова очутилась под его подбородком. Две верхние пуговицы гимнастерки были расстегнуты, и я видела кожу, расцарапанную ветками кустарника во время воинских упражнений. Я расстегнула остальные пуговицы и распахнула полы его обмундирования. Под ней оказалась майка того же оливково-зеленого цвета. Мне было жаль его искалеченную кожу – порезы, рубцы, татуировки до самой шеи, пузырящейся от укусов комаров и ос, вдобавок ко всему еще и расчесанной.

– Ужасно жарко, снимай-ка свою хэбэшку, – я отважилась пошутить, используя военное словечко.

Почти никто не обратил внимание на то, что мы пьяны, все уже разбились по парочкам, даже Мина не отставала, обнимаясь с зеленоглазым мулатом. Я приникла лицом к своему парню, высунула язык и провела им по ложбинке посреди груди – в этом месте она не была так волосата, и вьющиеся волоски прилипли к коже. Я набрала слюны и плюнула, чтобы тут же собрать ее кончиком языка – так я лучше могла смаковать его. Он имел вкус заварного крема. – Не надо, иначе я заведусь прямо здесь, – он отстранил мою голову от своей груди.

Андро подошел к лампочке и вывернул ее, крышу теперь освещал лишь лунный свет. Потом вернулся к проигрывателю, подбодрив по дороге нашу пару – солдатика Арсенио и меня, – и прижал к себе Вивиану. Ньевес наконец добилась того, чтобы Монги переключился только на нее, и тискалась с ним, пока в небо, к звездам уносилась громкая мелодия «Американки».[154]Никто, кроме Аны и Хосе, не заметил, что я и солдат проделали с ромом. Ана подошла ко мне, едва закончилась песня.

– Ни за что на свете я не сделала бы подобную глупость, – сказала она, – но если ты говоришь, что таким образом можно избежать запаха спиртного, то давай, пожалуйста, валяй. Продолжай и дальше, почему бы тебе не заняться и всем прочим. Там внизу есть темный уголок, где вас точно никто не увидит. Берегись только всяких там Кармен Лауренсио и Минерв, помни, что они шишки в Кохунте, а по тебе в этом году как раз прошелся этот чертов ППП. Если ты хочешь получить удостоверение – иди прямо и не шатайся. Хотя можно и наплевать: если тебе хочется как раз обратного, то давай одним разом пошли это все куда подальше!

Кохунта – это собрание, на котором окончательно и бесповоротно решалось, достоин ты получить членский билет Союза Коммунистической молодежи или нет. Там вытаскивалось на свет Божий все грязное белье, каждый должен был покаяться в своих грехах, то есть подвергнуть себя критике; даже если не в чем было каяться, все равно ты обязан заниматься самобичеванием, это полезно, хотя бы с моральной точки зрения, потому что сложно представить, что за семнадцать лет жизни ты не совершил ничего предосудительного. Пройти через ППП, то есть План Подготовки к Поступлению, и через саму эту организацию должны были все без исключения.

А «всем прочим», о чем говорила Ана, были поцелуи взасос, тисканье в темноте, когда руки парней залезали тебе под платье, щупая задницу, сиськи, да норовя попасть кое-куда еще, – словом, всякие любовные штучки, исключая, конечно, трах. Впрочем, Мина, сидя на парапете, раздвинула ноги, и мулат уже втиснулся между ними и ритмично, что было весьма подозрительно, двигал тазом. Глаза девушки, смотрящие куда-то в сторону, слезились от наслаждения, из приоткрытого рта стекала слюна, а крылья носа раздувались от учащенного дыхания.

– Map, а ведь он ее трахает, так ведь? – злорадно прошептала мне на ухо Ана.

Я почувствовала, что мне самой хочется оказаться на месте Минервы. Я еще путала секс с любовью. Вивиана вышагивала под модную музыку на пару с Хосе Игнасио, который не сводил с меня глаз.

– Господа, прошу внимания. Танцуем койюде! – крикнул Андро, меняя пластинку.

Хосе Игнасио немного замялся, но все-таки решил пойти в мою сторону. Кармен Лауренсио затрясла волосами, танцуя койюде, и закружилась, то и дело дергаясь, вокруг Карлоса. Поднабравшаяся красотка так вертела головой, что казалось, голова сейчас вот-вот оторвется от тела и навсегда сгинет в темноте между домами. Эмма ухватилась за пришедшего недавно двоюродного брата Монги, грузчика, его называли Красоглазый, ведь он был по-девчоночьи красив, даже родинка темнела над верхней губой. Рэнди, разозлившийся на то, что не принесли пластинок с американским джазом, решил пойти в «Сервантес» в который раз посмотреть «Поющий под дождем». Хосе Игнасио прошептал мне на ухо:

– Что ты себе вколола, ром?

– Нет, болван, стрихнин, – ответила я, не скрывая своей неприязни, которая появлялась каждый раз при его приближении.

– Дело твое. Тебе было больно? – спросил он, и я прошипела ему в ответ сквозь зубы, что нет. – Не вижу ничего хорошего в том, чтобы вкалывать себе ром. Этой стране не нужны молодые наркоманы. А то, что ты только что сделала, да будет тебе известно, как раз и есть наркомания. Что с тобой происходит? Тебе на все наплевать.