Седая весна - Эльмира Нетесова

Ульяна попыталась объяснить, но ее никто не слушал:

— Кому сказано?! Живо в машину! Там придется, кому с тобой поговорить! Старая стерва Хватит мозги сушить! Она и врач, и предсказательница! Ясновидящая, мать твою! — поволокли бабу к калитке. Та плакала. Не себя ей было жаль, а маленькую Ольгу какую принесли несколько дней назад. У девчушки был менингит, а врачи не могли с ним справиться. Заговоры и травные настои дали робкую надежду Но теперь кто продолжит? А ведь и Митьку приведут. У этого сухотка! Тася вечером придет. У нее ~ грудная жаба. Всего два раза осталось заговорить…

— Это куда Ульяну тащите? — встали на пути милиции жители улицы, старики и бабы детвора взяли милиционеров и плотное кольцо и не под пускали к машине.

— Вас не спроси! Прочь с дороги!

~ Спросишь! Я воину прошел, покуда вы тут с нашими бабами воевали А ну, отстань от Ульки, покуда не врубил промеж глаз!

— Тебе что? Жить надоело? — изумились милиционеры,

— Я на воине воевал. Всю землю насквозь прошел своими ногами. Чем меня испугать хочешь? Смертью? Я сто раз сдохнуть мог! Но не для того воевал, чтоб видеть, как вы тут с бабами расправляетесь! Не отпустишь ее, вот тебе мое слово — до Сталина дойду!

Эти слова подействовали как молния, и Ульяну отпустили, сказав вслед:

— Не угомонишься, в другой раз заступники не помогут!

Откуда было знать милиции, что Ульяна лечила людей лишь потому, что боялась оставаться в доме одна. Память сразу брала в тиски сердце, и женщина ночами напролет лежала в постели без сна. Ей виделись сыновья и муж такими, какими они ушли на войну.

Утром она встала больная, разбитая. Не помогали отвары и настои. Лишь люди… когда отвлекалась на их заботы, свои горести забывались.

К ней часто приходили бабы, просили погадать.

— Глянь, Улюшка, жив мой Николай? Скоро домой воротится?

Ульяна раскладывала карты и… Вся содрогнулась. Как сказать, что ждать уже некого…

— Нет! А вдруг? Может, ошибка? — не поворачивался язык сказать правду. Свое помнила и говорила:

— Письмо жди! Скоро придет…

— Как же мне теперь вековать, Уля? Похоронку получила! — вошла другая баба в дом. — Кинь карты, — попросила глухо.

— Живой твой Володька! Помяни мое слово! И домой воротится. Нынче — больная постель у него! Но придет в дом еще до снегу…

— А как же похоронка?

— Плюнь на нее!

И впрямь вернулся человек. В госпитале лечился. Жена Ульяну позвала — первой гостьей. Та на занятость сослалась. Лишь поздравила и порадовалась, что на улице одной семейной парой стало больше.

— Во! Ведьма! Даже военкомат подтвердил, что Яшка погиб. А она свое — живой! Он и впрямь в плену оказался. Лишь через два года вернулся. Вот и не поверь ей.

Сколько раз пытались Ульяну опорочить завистники. Писали кляузы, что она в войну лечила немцев, а своим отказывала в помощи. И тогда к бабе приезжали чекисты. Но нашелся парнишка и командир отряда. Они всегда помнили Улю. Да и не только они…

Всем семьям погибших платили пенсии. Каждому помогали. И только для нее не нашлось тепла. Троих отняла у нее война. Но пенсию ей не платили.

— Ид и работать! Иждивенкой рано быть. Тебе покуда шестидесяти лет нету. Сама себя прокормить должна. Совесть поимей, тебе еще пахать и пахать. Самой! Нечего погибшими прикрываться. Каждый должен выполнять свой долг, — ответили Ульяне в собесе и военкомате. А один из них еще и добавил язвительно:

— У тебя мозоли от карт на руках появились? Перетрудилась на отечество? Что сделала для него?

— Партизанский отряд лечила! А их почти пятьдесят человек. Все через мои руки прошли. И теперь фронтовиков выхаживаю. От ран, какие на войне получили. Чтоб жили мужиками и радовались, чтоб знали, что воевали не зря. Не все ж такому говну, как ты, цвести и пахнуть. Мои вон головы сложили. А ты живешь, потому что в тылу прятался. За нашими спинами. А ты знаешь, каково больного выходить? От какого родня отреклась. Ты ить коркой хлеба ни с кем не поделишься. Я — все, что имела, отдавала людям. И если б была как ты, не стали б в лихую минуту мою меня выхаживать, удерживать в этой жизни. А значит, я им нужна. Что ж до пенсии, так не тебе судить! Не ты мне ее платить будешь! Доживи до своей, если сумеешь! — вышла из военкомата обиженная, раздраженная.

Ульяна вернулась домой злая. Но вскоре к ней постучали, привели больного, и женщина отвлеклась от своих забот, забыла о неприятном разговоре.

Еще много лет лечила она людей, вернувшихся с войны.

Вот так появился у нее Прохор, попросил прохожего стукнуть в калитку кольцом, сам не дотянулся. Безногим остался в войну. На каталке к Ульяне объявился. Больше деваться стало некуда. Жена, как увидела, в голос взвыла:

— Ждала мужика, кормильца! Вернулся обрубок-иждивенец! Кому такой нужен? Зачем ты выжил? Детей объедать и мне хомут на шею?

— Не в пьянке ноги потерял — на войне. Мне за инвалидность пенсию платить станут. С голоду не передохнем! — пытался успокоить жену. Та не унялась:

— Какой с тебя нынче хозяин, помощник, если сам до ветру сходить не сможешь без чужой помощи. Без няньки — никуда! Это за что наказаньем свалился? Другие — с трофеями в дом, ты — горем!

Завернул Прохор от порога и, даже не поговорив с детьми, покатил по улице со двора. Горько на душе, а что поделаешь? Впору застрелиться б! Да оружие сдал. Не думал, что все вот так повернется. До вечера возле мужиков сидел. Таких же фронтовиков. Их из семей не прогнали. Хоть были средь них всякие. Послушали они Прохора. Головами качали.

— А может, тебе в интернат податься? Там много таких, как ты!

— Зачем? Лучше к ведьме! Она ему ноги нарастит новые! Эта Улька все могет!

Поначалу даже обиделся человек. Подумал, смеются над ним мужики. Но прислушался к рассказам о бабе:

— Она и впрямь ведьма! Коль по душе ей придешься, непременно поможет. А уж как, только ей одной ведомо, — убедили и подсказали, как найти ее.

Ульяна, открыв калитку, в дом пустила. Помогла на стульчик сесть. Выслушала Прохора смеясь и плача внутренне. Вслух только то и сказала:

— Коль жить захочешь, все одюжишь. Но сам себя из беды за уши выдернешь.

Так-то и взялись вдвоем. Она ему культи залечивала, а Прохор сам себе протезы мастерил. Когда сделал, вот тут и закавыка вышла. Пришлось всему заново учиться. Сколько раз падал и разбивал в синяки и кровь лицо и тело, знал лишь Прохор. Но, чуть отлежавшись, снова сделал протезы. Помимо их — костыли сделал. Все ж надежнее. И снова учился ходить. По шагу в день прибавлял. Поначалу по дому

А по соседям молва пошла:

— Ведьма замуж вышла! За калеку! Безногого! От семьи увела! У детей отца отняла!