Княгиня Ольга. Сокол над лесами  - Елизавета Дворецкая

Такие полеты опасны – сумеешь ли воротиться? Найдешь ли в небе обратный след?

* * *

Толкун-Бабе не приходилось убеждать Яру в том, как сильна власть рода над человеком. Яра с детства знала это немногим хуже, чем сама Толкун-Баба. Навь показала ей себя во всей мощи и навсегда отбила охоту противиться своей доле. Яре шел седьмой год, когда при родах умерла ее мать. Княгиня до того рожала пять раз, но в живых остались только двое чад: Яра, первый плод утробы, и Будим, ее брат. Отец все надеялся, что Мокошь пошлет еще хотя бы одного-двух сыновей, но мальчики умирали почти сразу, как появлялись на свет. Видно, тяжко им было на том свете без матери – последний увел за собой и княгиню.

Тогда Яра впервые увидела Толкун-Бабу – ранее девочку не допускали до тех обрядов, где появлялась старшая из вещих женщин Хотимирова рода. Но знать она о ней, конечно, знала. Самые маленькие слышали, если слишком шалили: придет Толкун-Баба, заберет и в ступе столчет! И вот она пришла. Но не за Ярой. Принесла лишь помело – одно из трех своих священных орудий, служивших к тому же и знаком власти. Два других – ступу и пест – обычным людям даже видеть не полагалось. И теперь она пришла, чтобы пустить помело в ход – смести останки сожженного тела с прогоревшей и остывшей крады.

С Толкун-Бабой явились три ее «белых» дочери, и Яра в изумлении смотрела заплаканными глазами, как три незнакомых женщины в белой одежде прибираются в доме и разбирают материну скрыню. Толкун-Баба достала сорочку из запасов княгининого белья, туго свернула ее, приговаривая что-то, опоясала черной нитью, потом отрезала часть белого плата и повязала на скрутку из сорочки – получилась лелёшка, вроде тех, которые нянчат девочки, но совсем другая…

Поначалу Яра смотрела на лелёшку с ужасом – Толкун-Баба своими руками сотворила ей новую мать взамен умершей и сожженной на краде. Слепым полотняным лицом та смотрела из чурова угла за ходом поминальной стравы. Яру послали отнести ей угощения, и она повиновалась дрожа. В лелёшке теперь пребывала часть души матери, но какой ужасной была эта перемена! Девочку и тянуло к лелёшке, и отталкивало.

Толкун-Баба подозвала девочку к себе. Яра подошла с решимостью отчаяния. Она знала, что эта небольшого роста морщинистая старуха во всем белом – самая мудрая, самая могущественная в земле хотимиричей. Толкун-Баба ведает, как сироте дальше жить. Оставшись без родной матери, Яра тем самым перешла под крыло к старшей матери всего рода и с покорностью ожидала ее воли.

Глаза у Толкун-Бабы оказались светлые, серовато-голубые, будто разбавленные весенней водой. Но добрые и грустные, и Яре снова захотелось плакать.

– Матушка твоя добрая и честная женщина была, у дедов ее с почетом примут, – сказала ей Толкун-Баба. – Как душа с телом расстается, то идти ей до дедов и бабок ровно сорок дней. И покуда идет она, нужно лелёшку-материнку кормить, поить, чтобы душеньке сил на долгий путь достало. А как минует сорок дней, ты эту материнку возьми себе и спрячь получше. Береги ее, а как будет печаль на сердце, достань, покорми и скажи: матушка моя, покушай и моей беды послушай. Расскажешь ей свое горюшко – она и поможет тебе.

Яра заливалась слезами от острой боли потери, и поначалу только об этом она и могла лелёшке рассказать. Но становилось легче: мать не ушла совсем, огненные ворота крады и желтые пески родовой могилы не отделили ее от дочери совсем.

Близилась осень, и Яра стала понимать из разговоров, что после Дожинок у отца вновь появится жена. Князю Благожиту не было еще и тридцати – не старый человек, отец всего одного сына, он не мог жить остаток жизни вдовцом. Роду Хотимирову нужна хозяйка, мать живой чади.

– Вы не тужите, не бойтесь, княгиня новая вам не чужая, – утешал Яру и Будимку перед свадьбой отец. – Она матери сестра родная меньшая. Пятая дочь Истимирова. Ей как раз срок замуж идти, дед Истим и дает нам другую дочку взамен первой. Вот нам всем какая судьба вышла.

Дед по матери, Истимир Будимыслович, жил не так далеко и несколько раз в год навещал старшую дочь с зятем. Но всю его чадь, особенно женскую, дети не знали. Было им тревожно: а вдруг новая княгиня окажется злой? Мало ли сказок они знали – о том, как мачеха после смерти родной матери берет детей и уводит в дремучий лес. А там будешь идти через чащи дремучие и болота зыбучие, пока не придешь к избушке, где вокруг стоит высокий тын. А на каждом колышке – по голове человечьей…

Но того, что оказалось взабыль, они никак не ожидали. Яра увидела новую княгиню на второй день свадьбы. Вот родичи двумя печными ухватами воздели покрывало перед лицом новобрачной, та подняла глаза… И Яра вскрикнула. Перед ней стояла мать – живая, и не бледная, с запавшими глазами, как девочка видела ее в последний раз, а свежая, румяная, с веселым блеском в очах.

Яра едва не упала: от потрясения будто пол содрогнулся под ногами. А потом пошла вперед – как во сне, стремясь прикоснуться к видению, пока не растаяло. Мать увидела ее; в глазах мелькнула улыбка, она протянула руки навстречу Яре и обняла ее. Девочка прижалась к ней и зарыдала от облегчения: случилось то, чего, как ей говорили, никогда не может случиться. Мать откликнулась на призывы встать, звучавшие над могилой, вновь явилась приветить своих детушек… Яра и Будимка не сироты, их родная мать воротилась к ним из Нави…

Девочке даже казалось поначалу, что так всегда и бывает: стоит любому вдовцу жениться, как в новой жене вернется прежняя. Для того и нужны все длительные, сложные обряды погребения, поминальных страв и призывов на могиле мертвой проснуться, делаемых через девять, двадцать и сорок дней после смерти. Немудрено, что для этого приглашают саму Толкун-Бабу: вся мудрость живых и мертвых нужна для такого сложного дела!

Поначалу мать плохо помнила прежнюю жизнь: не признавала ни людей в Хотимирле, даже отцовых родичей, не находила, где что лежит. Яра сама ее водила по двору и по веси, показывала, гордясь, что может помочь. Эти маленькие странности ее не смущали: уж очень большим счастьем было то, что закрылась та холодная пропасть одиночества и бесприютности, в которую она было рухнула зимой. Отец ходил веселый, и казалось даже, что весь мир вокруг посвежел и помолодел вместе с новой Благожитовой княгиней.

Однако дива еще не закончились.

– Послушай, что скажу тебе! – Однажды весной мать посадила Яру близ себя и взяла ее руку в ладони.

Яра тогда уже ловко умела прясь очесы, как полагается в ее годы, но на руки матери смотрела с восхищением и почтительной завистью к ее умениям. Поначалу Яра видела разницу: теперь у матери было немного другое лицо, и могила заметно омолодила ее. От невест, что еще ходили на девичьи попряды, ее отличал только женский плат, сложным образом обвивавший голову, шею и плечи. А походка у нее стала легкая, девичья, движения порывистыми, смех звонким. Но это ничуть не мешало Яре. Глядя на обновленную мать, она часто видела у нее за спиной как бы дерево – или тень дерева. Чудное это было дерево: оно вроде бы здесь, совсем рядом, можно рукой коснуться, но верхние ветки его уходят на небеса. Прежде мать была не такая – добрая, но слабая здоровьем, быстро устававшая, почти всегда – с «брюхом», из-за чего ей то и дело недомогалось, и Яра привыкла ее беречь и не утомлять. Из Нави она воротилась женщиной-деревом, неутомимой и легкой, и даже зубы у нее теперь были все на месте…