Михаил Орлов - Александр Бондаренко

В том, что поляки, литовцы, курляндцы и прочие стали отворачиваться от Франции и поворачиваться к России, оказались виноваты сами французы. Ещё недавно местные жители возмущались «владычеством русских», но теперь, когда на них тяжким бременем легло неписаное наполеоновское правило «война сама себя кормит», население не то освобождённого французами, не то оккупированного ими же края резко переменило симпатии…

«Положение армии в обеспечении её продовольствием таково, что сильно препятствует её операциям. Съестные припасы скопились в окрестностях Ковно, и все походные магазейны следуют вдоль дороги из Ковно в Вильно…»

Наполеон просчитался. Он слишком надеялся на поборы, а люди ушли, пожгли имущество. Французам досталось куда меньше фуража и провианта, чем требовалось… В результате от жары, маршевых нагрузок и бескормицы начался конский падёж.

Орлов насчитал вдоль дорог свыше восьмисот палых лошадей — целый кавалерийский полк, не каждое сражение выбивает столько…

Особый интерес разведчика вызывали намерения и планы вражеского командования. На его счастье, болтунов и хвастунов во французских штабах нашлось немало: им было лестно щегольнуть своей осведомлённостью перед русским аристократом, который казался абсолютным неучем в военном деле, задавал им такие наивные вопросы, что его не грех было и поучить, побольше рассказав о военном гении французского императора.

Подводя итоги этих откровенных бесед, Орлов писал в представленном государю «Бюллетене»:

«Наполеон, проходя Неман у Ковно, имел намерения обеспечить за собою поле битвы, опираясь правым флангом в Неман и левым в Вилию. Он ожидал быть атакованным. Как только он уверился в том, что мы не имеем намерения идти против него, он тотчас принял решение наступать на нас…

По некоторым разговорам маршала Даву можно предположить, что имели намерение дать битву под Вильно, где объединённые силы на левом берегу Вилии должны были сдерживать нас, в то время как войска на правом берегу той же реки предназначались для того, чтобы отрезать нам отступление. Армия имела продовольствия на 20 дней…»

Разведчик подробно расписывал, как и какими силами собирался враг реализовать своё решение, — указывал примерную численность корпусов, состав их вооружения, места дислокации.

«Обманутые в своих надеждах, они составили новый план, который, кажется, исходит из разделения их сил. Этот план состоит в сковывании нашего фланга — с тем, чтобы отрезать нас от центра нашей страны.

20 июня их силы были расположены следующим образом…»

Когда читаешь черновик этого донесения — единственное, что сохранилось от орловского «Бюллетеня» до наших дней, — не можешь не восхититься высоким профессионализмом работы русского военного разведчика, объёмом и ценностью добытой им информации.

Через восемь лет Михаил Фёдорович напишет своему другу князю Петру Андреевичу Вяземскому: «В 1812 год[88], когда все отчаявались[89] в спасении Отечества, я и несколько других проповедовали, что всё будет спасено».

Он не просто надеялся на победу, но твёрдо знал, что именно так и будет.

И снова — дневниковые записи прапорщика Николая Дурново:

«[21 июня] …Орлов вернулся вместе с генералом Балашовым. Они были на переговорах с Наполеоном. Император провёл более часа в беседе с Орловым. Говорят, что он был очень доволен его поведением в неприятельской армии. Он смело ответил маршалу Даву, который пытался его задеть в разговоре…

[22 июня] …То, что мы предвидели, случилось: мой товарищ Орлов, адъютант князя Волконского и поручик кавалергардов, пожалован флигель-адъютантом. Он во всех отношениях достоин этой чести…»

А далее — загадка. Некоторые мемуаристы утверждают, что Михаил тогда же получил чин штабс-ротмистра, однако в его формулярном списке указано, что 2 декабря 1812 года он «За точное и успешное исполнение данного ему поручения произведён из поручиков в ротмистры». Но по правилам вообще-то из поручиков производили в штабс-ротмистры, а ротмистр был следующим после того чином… Так что вполне возможно, что производство в чин штабс-ротмистра не то не было своевременно зафиксировано, почему и в официальных бумагах Михаил продолжал числиться поручиком, не то попросту его забыли произвести — а потому потом и записали его производство таким вот эффектным манером. Всё равно значения это уже никакого не имело, ибо составлялся данный «Формулярный список» тогда, когда Орлов был генералом…

…Вот так блистательно началась для Михаила Орлова Отечественная война. Но кто бы знал, что всего лишь десять лет спустя имя его фактически исчезнет со страниц её истории! Забудут даже о том, как и зачем поручик Орлов в первый раз ездил во французский тыл, как щедро он был награждён за это государем. Понятно, что сам Александр Дмитриевич Балашов в своих мемуарах, написанных в 1836 году, не стал упоминать опального генерала Орлова — даже, казалось бы, всезнающий по 1812 году граф Толстой и тот писал так: «Выехав в ночь с 13-го на 14-е июня, Балашов, сопутствуемый трубачом и двумя казаками, к рассвету приехал в деревню Рыконты, на французские аванпосты по сю сторону Немана».

А ведь министр полиции генерал Балашов всего-то и делал, что осуществлял, так скажем, «оперативное прикрытие» разведчика поручика Орлова. Но именно этой своей поездкой он и вошёл в историю — ведь кто, кроме узких специалистов, сегодня может рассказать об Александре Дмитриевиче Балашове хоть что-нибудь ещё?

И вновь — дневниковые записи прапорщика Дурново, картинки того самого времени:

«[6 июля] …Вечером мы получили известия, повергшие нас в уныние. Император, повидавшись с министром Барклаем, принял решение покинуть армию. Он отправился в путь ночью и увёз с собой князя Волконского. Мы получили приказ от его сиятельства отправиться в Великие Луки и ожидать новых распоряжений. Это поистине прискорбно. Что делать? Надо слушаться своего начальника…

[8 июля] Мы покинули армию. Прощайте, мои мечты о славе, о битвах, о чинах, орденах и т. д. — мы возвращаемся домой. Нас возглавляет полковник Селявин[90]. Мои товарищи по несчастью — Орлов, Сулима, Сазонов, Ватутин и Вешняков. По приказу князя мы отправились в Великие Луки…»

Вот так вдруг Михаил Орлов оказался вне войны — причём в то самое время, когда на главном направлении начались бои. 9 июля, близ Могилёва, казаки полковника Сысоева вдребезги разбили французский 3-й конноегерский полк, взяв пленными 9 офицеров и 206 нижних чинов; 11 июля корпус генерала Раевского дрался у Салтановки и Дашковки; 12-го числа корпус генерала Остермана-Толстого опрокинул и погнал французский авангард у Островно; 13-го опять дрались у Островно, и в этом бою был убит первый в ту войну русский генерал — командир пехотной бригады генерал-майор Окулов. (Всего же в 1812 году будет убито или умрёт от ран 16 генералов, в 1813-м — 22, в 1814 году — 10.) Весь день 14 июля арьергард генерала Коновницына сдерживал авангард маршала Мюрата при селе Какувячине; 15-го арьергард 1-й Западной армии дрался при реке Лучессе; 16-го отряд генерал-майора графа Палена разбил при Агапоновщине авангард французской кавалерии…