Неподвластная времени - Анхела Бесерра

— А мне интересно, что думаешь ты, — возразил Паскаль и поцеловал девушку в губы. — Видишь, моя жажда не становится меньше. Я все еще хочу пить. И чем больше пью, тем больше люблю воду.

Мазарин думала о другой жажде. О своей собственной. Она жаждала Кадиса. Эта жажда обжигала ей горло. Немая боль медленно подтачивала ее силы. Ни одного поцелуя. Кадис не подарил ей ни одного поцелуя.

— Отчего ты такая грустная, малышка?

— Никогда больше не называй меня так. Никогда, слышишь?

Это слово принадлежало учителю. Он первым стал называть ее малышкой, и в его обществе она и вправду чувствовала себя наивной маленькой девочкой.

— Ладно, — примирительно произнес Паскаль. Мне просто хотелось сказать тебе что-нибудь ласковое.

— Тогда подбери другое слово, дорогой.

Паскаль не стал затевать игру. На этот раз он решил во всем разобраться.

— Почему ты грустишь? По той же причине, из-за которой ты плакала, когда мы впервые повстречались?

— Послушай, Паскаль, я не сомневаюсь, что у тебя самые добрые намерения и ты действительно хочешь мне помочь. Но позволь сказать тебе кое-что: во-первых, я не твоя пациентка, во-вторых, тебе не стоит беспокоиться, потому что со мной все в абсолютном порядке. Если ты хочешь и впредь быть со мной, постарайся усвоить, что я от природы молчалива и склонна к меланхолии.

— Мы знакомы целых три месяца, а я до сих пор не знаю даже, чем ты занимаешься.

— Это не имеет никакого отношения к твоим расспросам.

— Не думай, что я тебя допрашиваю. Вовсе нет. Я люблю тебя и хочу узнать поближе... Чтобы идти дальше.

— Идти? Но куда? Ты и вправду полагаешь, что, если я расскажу о себе, мы к чему-нибудь придем?

— Не знаю, придем или нет, но иначе мы рискуем вообще потерять друг друга. Если мы не узнаем о прошлом друг друга, у нас нет будущего.

— Будущее? Нет никакого будущего. Неужели ты не видишь, что все человечество стремится в это самое будущее и остается без настоящего? Жить, чтобы умереть. Вот что такое будущее. Чем жизнь отличается от смерти?

— Всем, Мазарин. Между жизнью и смертью лежит огромная пропасть, которую ты не хочешь замечать.

— Смерть — это просто сон. Закрыть глаза. Отдыхать. Что еще нужно! Это случится со всеми. Поэтому мне неинтересно, чем ты занимаешься. Это всего лишь способ развлечь себя по дороге в мир мертвых.

— Ладно. Можешь ничего не рассказывать.

— Я изучала живопись.

— А твоя сестра?

— Моя сестра целыми днями спит. Вот уж кто живет припеваючи. Она вообще ничего не делает.

— А родители?

— Я ведь уже говорила, они вечно в разъездах. Я их почти не вижу.

— Ты по ним скучаешь?

Мазарин вспомнила, как целовала мертвого отца в холодный лоб, и кивнула.

— По отцу. Только по отцу... Иногда.

— Ты говоришь ему об этом?

— Нет. — Мазарин подняла голову и уставилась Паскалю прямо в глаза. — Больше не хочу об этом. Почему бы тебе не взять пример с меня? Разве я пристаю к тебе с расспросами? А знаешь почему? Потому что мне это не важно. Меня интересуют только наши прогулки и разговоры. Ты не пригласишь меня поужинать? Здесь неподалеку есть чудесное бистро.

Берет и шарф Мазарин валялись на столе. Ее босые ноги упирались в пол, выложенный черно-белой плиткой. Паскаль поднялся, оставив рядом со счетом несколько монет. Надевая пальто, он подумал, что надо будет непременно найти книгу о психических патологиях.

37

Холод никак не хотел ее отпускать. Нью-Йорк встретил Сару Миллер самым обильным снегопадом за всю историю наблюдений. Посреди Ист-Ривер, не замерзавшей ни разу за последние десять лет, застыли скованные льдом баржи. Но Сара все равно была рада, что решилась и приехала сюда.

Когда такси выехало на Бруклинский мост, Сара попыталась представить на месте нынешнего искалеченного Манхэттена прежний пейзаж с башнями-близнецами, признанным символом богатства и могущества.

Кошмар одиннадцатого сентября изменил ее город. В тот день рухнули не только башни. Жуткая трагедия оставила в душах слишком глубокий след, не зарастающий с годами. Люди старались не говорить об этом, чтобы не бередить ран, но в глазах каждого читался потаенный страх. Тени трех тысяч погибших все еще витали над Нью-Йорком. И сердце Сары до сих пор сжималось от боли при виде нового ландшафта.

Она прилетела сюда, чтобы убежать от своих демонов, но те и не думали отставать.

Кадис умолял ее не ехать, убеждал, что в этом нет необходимости, но она твердо решила оставить его хотя бы на время.

По дороге в аэропорт Сара пыталась дозвониться Паскалю, чтобы попрощаться, но в ответ слышала лишь электронный голос, сообщавший, что набранный номер не существует. После того рождественского ужина сын опять исчез из их жизни.

Со временем встреча в сочельник превратилась в прекрасное воспоминание, нежданный подарок к Рождеству.

Сын был еще одной болью Сары.

Годы в швейцарском интернате, где, по их с Кадисом мнению, давали превосходное образование, окончательно отдалили от них сына и ввергли его в бездну хорошо замаскированного одиночества. Внушительный счет в банке позволял Паскалю исполнить любой каприз, большинство которых сводилось к тому, чтобы учиться, учиться и учиться. Казалось, он должен был сломаться, но все вышло по-другому. Паскаль выжил. Только теперь Сара начала понимать, что терзавшая ее сына жажда знаний была не более чем попыткой заполнить внутреннюю пустоту. Интересно, он все еще в Париже? Или уехал слушать очередной курс лекций в очередной университет? Как вернуть его домой?

Такси остановилось у входа в отель. Наконец-то она была на месте. Чопорный швейцар раскрыл у Сары над головой зонт. Внутри царило оживление. Сам Карл Лагерфельд в облегающих черных брюках и застегнутой на все пуговицы белой рубашке прохаживался по лобби, раздавая указания свите. Папарацци пытались запечатлеть его сквозь стеклянные двери для своих журналов. В другом конце вестибюля Бенисио дель Тopo, натянув на глаза бейсболку, читал сценарий, а за соседним столиком о чем-то увлеченно беседовали двое друзей, один из которых был певцом Робби Вильямсом. Такой был отель "Мерсер". Самое непринужденное место на земле. Всегда полно знаменитостей. Здесь Сара чувствовала себя вполне уютно, поскольку се известность воспринималась как нечто само собой разумеющееся, а у снующих за дверью фотографов не было ни малейшего шанса пробраться внутрь.

Поднявшись в свой любимый номер, Сара первым делом залезла в ванну, чтобы хоть немного согреться. Она уже начала дремать, когда зазвонил телефон.

— Сара?

— О боже! Ты где?

— Ты хоть знаешь, который час? Я внизу. Если помнишь, мы договорились поужинать.