Алхимия советской индустриализации. Время Торгсина - Елена Осокина

У населения остались значительные запасы припрятанного серебра. По данным Мозохина, из общей стоимости 240 млн рублей серебряных монет, выпущенных в обращение с начала реформы червонца, в результате репрессий к осени 1930 года было изъято монет только на 2,3 млн рублей. По данным Госбанка, к лету 1934 года все еще числились неизъятыми из обращения 65 млн банковской (рубли и полтинники) и 165 млн мелкой разменной серебряной монеты советского чекана.

С появлением Торгсина припрятанный населением советский чекан стал возвращаться в Госбанк. Конторы доносили в Москву, что люди приносят в Торгсин слитки32, на которых можно различить серп и молот и лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Народные умельцы, прорываясь в Торгсин, переплавляли советский серебряный чекан. Дело было выгодным. За такой слиток Торгсин давал цену, значительно превышавшую номинальную стоимость расплавленных серебряных монет. Так, после переплавки 50 советских серебряных рублей получался слиток весом 1 кг (в каждой монете было 20 г лигатурного веса). За него в Торгсине можно было получить до лета 1933 года 12,5 рубля, а с лета – 14 рублей. Как было сказано ранее, официальный курс торгсиновского золотого рубля равнялся 6,6 простых советских рублей, на черном же рынке во время голода за торгсиновский рубль давали 60–70 простых советских рублей. Таким образом, 50 переплавленных серебряных советских рублей с учетом курса черного рынка оборачивались в 800–900, а то и тысячу рублей. Получалось, что государство в Торгсине покупало у населения свое же собственное серебро, на чеканку которого была потрачена валюта. Потери были внушительными. По сообщению астраханского Торгсина, выплаты по таким слиткам достигали 500 рублей в день. А предприимчивые люди жили не только в Астрахани.

Правительство объявило войну народным умельцам, но те не сдались. События развивались стремительно. В апреле 1933 года Наркомфин и Госбанк выпустили секретный формуляр, который запретил Торгсину принимать слитки, имевшие признаки переплавки монет. Но, как сообщалось в одном из донесений, «деклассированный и преступный элемент умудрился улучшить свою работу». Явные признаки происхождения слитков исчезли, но переплавка не прекратилась. Наркомфин не сдался и запретил Торгсину принимать серебряные слитки низкой пробы (советское разменное серебро было низкопробным)33. Умельцы ответили тем, что стали фабриковать слитки более высокой пробы. Нашлись и другие способы. Пользуясь тем, что Торгсин принимал серебряные изделия любой пробы, ювелиры и самоучки стали делать из переплавленных серебряных монет простенькие украшения, которые и сдавали в Торгсин на вес. О подобной практике, в частности, доносили из Азербайджана.

Не сумев остановить народное предпринимательство, правительство вынуждено было отступить. В конце 1933 года Госбанк смягчил ограничения по приему серебра в Торгсине. Секретный циркуляр обязал оценщиков беспрепятственно принимать серебряные слитки, если отсутствовали явные признаки переплавки советских монет. Это был компромисс: правительство не хотело поощрять подобную практику, поэтому циркуляр был секретным, но коль монеты были переплавлены, то лучше вернуть серебро государству, чем дать ему уйти на черный рынок.

Госбанк следил за выполнением циркуляра и грозил наказанием чересчур разборчивым директорам магазинов и оценщикам. Показательно письмо зам. управляющего Московской областной конторы Госбанка Шароварова. В январе 1934 года он с раздражением писал:

«Порча» советских серебряных монет со временем не прекратилась. Правительство не смогло остановить прорыв населения в Торгсин. Весной 1934 года председатель Торгсина Сташевский вновь поставил перед Наркомфином вопрос о мерах против фабрикации серебряных слитков. В начале 1935 года, когда валютное положение страны уже не было столь плачевным, как в начале десятилетия, а Торгсин начал сворачивать свою деятельность, скупка слитков и грубых изделий из серебра без пробы была запрещена.

Те, у кого нечего было отнести в Торгсин, могли купить торгсиновские рубли и товары у спекулянтов на черном рынке, но цены кусались. Другая беда – купленные с рук деньги Торгсина могли оказаться поддельными. Фальсификацией занимались как отдельные граждане, так и «преступные группы». В одном из докладов, например, упоминалась «фабрика» за пределами Москвы, которая целый год подделывала торгсиновские книжки и распространяла их через сеть агентов. По данным отчета Торгсина, только в одном московском магазине за семь месяцев 1935 года кассиры задержали 198 подозрительных книжек, из них лишь 17 были возвращены владельцам. Крестьяне, в силу низкой грамотности и незнания тонкостей работы Торгсина, оказывались наиболее легкой добычей мошенников. Зампредседателя Торгсина Азовский в мае 1935 года сообщал:

Народные умельцы подделывали и иностранные деньги. В одном из циркулярных писем правление Торгсина оповещало свои конторы о распространении фальшивых фунтов стерлингов и разъясняло, как отличить подделку.

О масштабах подделки могут косвенно свидетельствовать следующие данные. Во время массового голода 1932–1933 годов, казалось бы вопреки здравому смыслу, люди потратили в Торгсине денег больше, чем получили от государства за ценности. Отчасти это можно объяснить несовершенством статистики Торгсина. В те годы торгсиновская сеть бурно развивалась, и бумажный учет не поспевал за ростом оборотов. Отчасти виноваты «переходящие остатки», которые зачисляли со старого на наступающий новый год. Но возможно еще одно объяснение. В период массового голода подделка денег Торгсина достигла большого размаха. 1932 год показывает наибольшее превышение сумм, потраченных людьми в Торгсине, над суммой выплат населению за сданные ценности (2 млн рублей). В то время Торгсин использовал бумажные ордера. Подделать их было несложно. В начале 1933 года Торгсин перешел на более защищенные от подделок именные товарные книжки.