Реальное и сверхреальное - Карл Густав Юнг

сознанием. Их частичное отсутствие или отрицание этих представлений цивилизованными людьми следует трактовать как признак вырождения. В ходе своего развития до настоящего времени психология рассматривала психические процессы в основном по их физической каузальности, но ее задача на будущее – это исследование духовной обусловленности данных процессов. Правда, естественно-научное изучение души сегодня остается на уровне естественной науки тринадцатого столетия. Мы едва приступили к научному осмыслению духовного опыта.

Если современная психология и может похвастаться срыванием каких-либо покровов с психического, то речь должна идти о вуали, скрывавшей от исследователей биологическую сторону психического. Можно сравнить нынешнее положение дел в психологии с состоянием медицины в шестнадцатом столетии, когда началось изучение анатомии, но когда еще никто не имел ни малейшего представления о физиологии. Точно так же духовная сторона психического известна сегодня крайне обрывочно. Мы узнали, что в психическом происходят некие духовные процессы трансформации, которые, например, отражаются за подробно описанными обрядами инициации у первобытных людей или в особых состояниях, вызываемых йогой. Однако мы ничуть не преуспели в постижении правил этих трансформаций. Мы знаем только, что многие неврозы возникают из-за нарушения этих процессов. В психологических исследованиях еще предстоит сорвать обилие покровов с человеческой психики, которая по-прежнему неприступна, подобно всем сокровенным тайнам жизни. Мы можем лишь рассказывать о том, что пытались сделать и чего надеемся добиться в будущем, рассчитывая все-таки приблизиться к разгадке этой великой тайны.

Реальное и сверхреальное

Впервые опубликовано в журнале «Der Querschnitt», XII, Берлин, декабрь 1932 г.

Реальное и сверхреальное

Я ничего не знаю о «сверхреальности». Все, что я могу знать, содержит в себе реальность, ведь все, что воздействует на меня, является реальным и фактическим. Если нечто на меня не действует, то я его не замечаю и, следовательно, не могу ничего о нем знать. Следовательно, я могу утверждать что-либо только о реальных объектах, но не о том, что является нереальным, сверхреальным или субреальным. Если, конечно, кому-то не придет на ум ограничить понятие реальности таким образом, чтобы качество реального было применимо лишь к отдельному фрагменту мировой реальности. Такое сведение реального до так называемой материальной или конкретной реальности объектов, воспринимаемых в ощущениях, есть плод специфического способа мышления – того самого, что лежит в основе «надежного здравомыслия» и обыденного использования языка. Это мышление опирается на знаменитый принцип «Nihil est in intellectu quod non antea fuerit in sensu» [78], пускай в нашем разуме много такого, чего нельзя вывести из ощущений. Согласно этой точке зрения, «реально» все, что поступает или якобы поступает, непосредственно или опосредованно, из внешнего мира, доступного нам через ощущения.

Такая ограниченная картина мира отражает односторонность западного человека, вину за которую очень часто и несправедливо возлагают на греческий интеллект. Сведение мира к материальной реальности вырезает чрезвычайно большой кусок реального как целого, но он все равно остается лишь фрагментом, а вокруг него простирается сумрак, который следовало бы назвать нереальным или сверхреальным. Подобная узкая перспектива чужда восточному взгляду на мир, который вследствие этого не нуждается в каком-либо философском понятии сверхреальности. Наша произвольно ограниченная реальность постоянно находится под угрозой «сверхчувственного», «сверхъестественного», «сверхчеловеческого» и целого множества других факторов. Восточная реальность включает в себя все перечисленное как данность. Для нас зона нарушений начинается уже с понятия «психическое». В нашей реальности психическое не может быть ничем иным, кроме как плодом стороннего вмешательства, исходным следствием физических причин, «секрецией мозга» или чем-то, не менее «вкусным». Одновременно этому придатку материального мира приписывается сила тянуть себя, так сказать, за волосы, не только проникать в тайны физического мира, но также, в облике «разума», познавать самое себя. При этом за ним признается лишь положение косвенной (indirekte) реальности.

«Реальна» ли мысль? Может быть, при таком-то образе мышления, но лишь постольку, поскольку она относится к чему-то, что может быть воспринято чувствами. Если же нет, то мысль считается «нереальной», «вздорной», «фантастической» и т. д., то есть объявляется несуществующей. На практике это происходит постоянно, несмотря на философскую чудовищность такой трактовки. Мысль была и есть, пусть для нее отсутствует осязаемая реальность; она даже обладает следствиями, иначе ее никто бы не заметил. Но, поскольку крошечное слово «есть» наш способ мышления соотносит с чем-то материальным, «нереальная» мысль вынуждена довольствоваться существованием в призрачной сверхреальности, то бишь в нереальности. При этом мысль оставляет неоспоримые следы своего присутствия; возможно, мы ею чрезмерно увлеклись и тем самым слегка опустошили свой банковский счет.

Наше практическое представление о реальности, по всей видимости, нуждается в пересмотре. Это настолько очевидно, что даже популярная литература начинает включать всевозможные виды «сверх понятий» в свой запас расхожих выражений. Мне это явление, безусловно, приятно, поскольку и вправду что-то не совсем в порядке с тем способом, каким мы смотрим на мир. Крайне редко в теории и почти никогда на практике мы вспоминаем, что сознание не имеет прямого отношения ни к каким материальным объектам. Мы не воспринимаем ничего, кроме образов, косвенно передаваемых нам сложным нервным аппаратом. Между нервными окончаниями чувственных органов и образом, который возникает в сознании, располагается бессознательный процесс, преображающий физический факт света, например, в психический образ «свет». Без этого затейливого бессознательного процесса трансформации сознание не смогло бы воспринять ничего материального.

Вследствие сказанного то, что видится нам непосредственной реальностью, на самом деле состоит из тщательно обработанных образов; более того, мы сами живем непосредственно и исключительно в мире образов. Чтобы определить, хотя бы приблизительно, реальную природу материальных объектов, нам необходимы детальный аппарат и сложные процедуры химии и физики. Эти дисциплины – фактически инструменты, посредством которых человеческий интеллект может приподнять обманчивую завесу образов и заглянуть в не-психический мир.

То есть мир, который мы видим, далек от материального; это психический мир, который позволяет делать только косвенные и гипотетические умозаключения относительно реальной природы материи. Лишь психике присуща непосредственная реальность, и сюда относятся все формы психического, даже «нереальные» идеи и мысли, которые не имеют никакого отношения к чему-либо «внешнему». Мы можем называть их «воображением» или «бредом», но это никоим образом не снижает их значимости. По сути, нет такой «реальной» мысли, которая не могла бы порой оттесняться мыслью «нереальной», что доказывает силу последней, которая может оказаться действеннее первой. Куда опаснее любых физических угроз чудовищные последствия бредовых идей, которым, тем не менее, наше ослепленное миром сознание отказывает в какой бы то ни было реальности. Наши превозносимый разум и беспредельно переоцененная воля порой совершенно бессильны перед лицом «нереальных» мыслей. Мировые силы, правящие всем человечеством, к