Большой куш нищей герцогини - Дарья Донцова

– Днюха.

– День варенья.

– Наташке надо подарок купить.

– Она боится, что кто-нибудь не поучаствует, вот и предлагает всем: «Зайдите в чат, давно не заглядывали».

– Ой! Юра пришел.

– Привет, кошечки.

– Юрочка, ты знаешь рецепт пиццы по-партизански?

– Юрасик, где твоя жена купила розовую помаду?

– Юрец, объясни, почему я обязана сдавать сто рублей на др Наташки, которая моего мальчика разрешала этому… из пятого гнобить?

– Катьк, тут ДФ.

– И чего, она, по-твоему, таких слов не знает? ДФ, вы поняли, что я написала?

Я ответила:

– Да.

– Вас это шокировало?

Я решила ответить честно:

– Нет. Удивило.

– Чем?

Я потерла глаза и продолжила увлекательную беседу.

– Слово, которое вы написали, состоит из пяти букв, а у вас четыре. Вы допустили две ошибки. На конце там не «т», а «д», и мягкий знак завершает всю конструкцию.

– ДФ! Умираю!

– ДФ зажигает.

– ДФ, я вас обожаю.

– Ой, ДФ, вы сделали мой день.

– Хи-хи.

– Ха-ха.

– Мягкий знак не буква.

– Катька, не позорься, мы это в первом классе проходили.

– Пусть так. Но мне вы не объяснили, почему я обязана стольник Наташке дарить? Мой «Порше» и сумка «Гуччи» вместе с сапогами той же фирмы тут ни при чем.

– Пицца, пицца, напишите рецепт пиццы по-партизански!

– Атас! Жабы на водопой слетаются!

Не успело это сообщение появиться на экране, как все участницы чата исчезли. Таинственным образом остались только мои сообщения.

Потом появилась фраза:

– Добрый вечер, уважаемые родители. Кто здесь присутствует?

На экране появилась надпись:

– ДФ! Жми на красную звездочку.

Я послушно выполнила приказ, открылось окошко, в нем возник текст:

– ДФ, это Катя. Тыкайте пальцем в закорючку слева, потом в кружок справа. Вся ваша переписка удалится. Ясно? Жаба прилетела!..!

Я кивнула, потом сообразила, что меня никто не видит, выполнила маневр и покинула чат. А Катя-то оказалась хорошей ученицей. Теперь она написала нецензурное слово правильно и мягкий знак в конце поставила.

– Задача, которую передо мной поставили, любому человеку покажется невыполнимой, – произнес Захар. – Как, по-вашему, можно найти человека, о котором известно лишь одно: его в детстве звали Павлушей? Если кто-нибудь мне объяснит способ решения этой проблемы, сделаю ему ценный подарок.

– Я не только его имя назвала, но еще и то, что мальчик проводил лето в лагере «Ежик с фонариком», – напомнила я, – три месяца он жил неподалеку от Муркина.

– Что в лоб, что по лбу, все одинаково, – еще сильнее разозлился Рамкин, – во времена, когда работал этот «Фонарик», никто про интернет понятия не имел! Темные времена бронтозавров!

– Люди, жившие в темные годы бронтозавров, воспитали Стива Джобса, который потом создал любимое тобой животное по имени «доступный для всех интернет», – напомнила я.

Захар открыл рот, он явно собирался поспорить, но Костин не позволил ему высказать свое мнение, он разразился длинной речью.

– Что создал Джобс, я не знаю. Но благодаря айфону-айпаду мы теперь имеем новый человеческий вид – «homo гаденыш». На работе с начальством, дома с родными сей индивидуум вполне вежлив, аккуратен, он примерный родитель, почитает отца и мать. Но как только «homo гаденыш» включает ноутбук и заходит в соцсеть, вот тут он начинает с восторгом изрыгать гадости. Называет всех, кто старше сорока лет, «стариками вонючими», пишет в аккаунтах звезд пакости и постоянно комментирует фото новых автомобилей, квартир, вещей, которые купили разные люди, отнюдь не селебрити. Реакция «homo гаденыша» на чье-то приобретение всегда одинакова: «Джип дрянь. Деньжищ стоит немереных, а сломается завтра. Не стыдно такие дорогие колеса приобретать? Или наворовал так много, что ничего и не надо уже? В стране полно сирот, лучше детям бабки отдай».

Захар засопел, потыкал пальцами в клавиатуру и повернул лэптоп экраном к Володе.

– Читайте вслух, что видите?

– «Ежик с фонариком», – озвучил Костин, – это их сайт.

Рамкин откашлялся.

– Продолжаю! Текст озвучиваю. «Ура! Юбилей! Наш лагерь отдыха открылся сразу после окончания Великой Отечественной войны. Сначала он предназначался для детей, один из родителей которых не вернулся с фронта домой. Потом стал местом летнего оздоровления мальчиков и девочек во время каникул. В отличие от многих подобных учреждений „Ежик с фонариком“ никогда не закрывался. Десять лет назад мы переехали в новое комфортабельное место, теперь находимся вблизи деревни Вишнево. А до этого принимали детей неподалеку от Муркина. Мы приглашаем на празднование юбилея всех, кто когда-либо отдыхал у нас. Специально для вас мы сделали подборку фотографий отдыхающих. С сорок девятого года у нас появилась традиция: перед отъездом каждой смены домой делаются общие снимки всех отрядов. Ищите себя на фото, вспоминайте веселое лето в нашем „Ежике с фонариком“. Приезжайте на праздник, угостим вас фирменной гречневой кашей, пирожками, компотом и порадуемся, как дети».

– Кто-то из сотрудников лагеря проделал весьма кропотливую работу, – восхитился Костин. – Небось долго трудился. Слева мы видим фото отряда, например, год тысяча девятьсот пятьдесят третий, младший справа в выстроенном в алфавитном порядке списке ребят: Шныркин.

– Он точно есть, – оживился Захар. – Показать?

– Спасибо, но Роман нам больше не нужен, – сказал Костин. – Ты уже с ним поговорила, сомневаюсь, что доктор еще раз позволит его беспокоить. Сейчас нас интересует Павел.

– Их тут два, – зачастил Захар, – Колесов и Цапкин, то есть в общем списке детей мальчиков с этим именем больше. Но я имею данные по Шныркину и предположил, что в его отряде все были примерно одного возраста. До этого я внимательно изучил весь сайт, выяснил, что в лагере со дня его основания и по сей день соблюдается строгое деление отдыхающих. Семь-девять лет – младшие, десять-двенадцать – средние, тринадцать-шестнадцать – старшие. Мне удалось найти Павла Колесова и Павла Цапкина, зная только имя.

Я молча кивнула.

Захар посмотрел на Костина, он явно ждал похвалы, но Володя произнес иные слова:

– Лампуша, как насчет того, чтобы попить кофейку, но не в переговорной. А ты, Захар, пока выясни подробности про Цапкина и Колесова.

– С удовольствием, – согласилась я, – но с условием, что о работе мы не разговариваем.