Полундра - Сергей Зверев

— Из артпогреба? — удивленно переспросил кто—то из команды. — А они там в своем уме?

— В своем! — жестко ответил кавторанг. — Я знаю, о чем ты говоришь! Артпогреб есть артпогреб. Попытка зайти в него на затонувшем судне может обернуться трагедией. За шестьдесят лет черт знает в какое там все пришло состояние. Боекомплект ведь никуда не делся, правильно? Он мог заржаветь, начать разрушаться. Малейшее движение воды, малейшее сотрясение, и все это дело может взорваться.

— И тем не менее ты посылаешь нас в этот артпогреб, командир? — спросил Витя Пирютин.

— Да, посылаю! — отчеканил Мартьянов. — Потому что мы заключили контракт. Потому что нам надо зарабатывать деньги. В конце концов, ты контракт сам подписывал. Никто твоей рукой за тебя не водил, верно?

— Ну, если б я знал, что в артпогреб лезть придется…

— Успокойся, мичман! — возразил ему кавторанг чуть насмешливо. — Тебе в этот артпогреб лезть точно не придется! Это дело я поручаю одному только Сергею Павлову. Если он не полезет, то никто больше не полезет!

Взоры всех присутствующих тут же обратились на Полундру, который по обыкновению молча слушал, что говорят другие, но сам не произносил ни слова.

— Слыхал, Серега? — сказал мичман, обращаясь к своему другу. — Наш командир только тебе доверяет эту операцию.

— И получается, — сказал кто-то из команды, — если ты откажешься, мы что же, домой ни с чем вернуться должны будем?

— Получается! — безапелляционно заявил Мартьянов. — Откажется Павлов, мы искать-то ничего не будем. Развернемся и пойдем обратно в Мурманск. Потому что я никого из вас, сынки, в артпогреб не пущу! Даже тебя, Пирютин! Ты уж не обижайся на меня, но — сам понимаешь…

Некоторое время все молча глядели на Полундру, ожидая, что он теперь скажет.

Стоя на палубе своего родного судна, Полундра понимал, что теперь все надежды возложены на него. От него одного зависит благосостояние этих людей, ради которых он должен презреть смертельную опасность и выполнить работу, которую коман— дир доверяет только ему одному. В ту минуту Полундра сильно сомневался, что опасность проведения водолазных работ на затонувшем корабле действительно так велика и только он один способен поднять на поверхность груз из артпогреба. Однако командир сказал ясно и четко, что пустит под воду на затонувший «Бостон» только его одного. А слово командира было для старлея Павлова законом.

— Ладно, хорошо, — своим басовитым, немного глухим голосом проговорил наконец он. — Если уж так надо, то могу я один туда полезть… Не возвращаться же нам, в самом деле, с пустыми руками.

Полундра видел, как на лицах окружавших его людей отразилась радость, когда он произнес эти слова. По лицу кавторанга он видел, что тот даже хочет обнять своего «сынка». Однако не любитель экзальтированных сцен, Полундра только кивнул всем и отправился в свою каюту. Надо было готовиться к длительным и нудным поискам затонувшего корабля.

— Значит, врачи говорят, все прошло успешно? — Серо-желтое лицо отставного каплея Назарова, вдавленное в тощую больничную подушку, озарилось счастливой улыбкой. Он глядел на свою дочь, сидевшую возле его больничной постели.

— Да, папа, — повторила та. — Я разговаривала с хирургом и с лечащим врачом. Они оба говорят, что операция прошла успешно, ты ее выдержал. И опухоль твою они удалили. Теперь твоя жизнь вне опасности…

— Ухитрились-таки вырезать. — Распластанный на больничной койке отставной моряк удовлетво— ренно кивнул. — Хорошо тебе, однако, дочка, ты можешь говорить по-английски, с врачами общаешься. А я вот, хоть и прослужил всю жизнь на военном флоте, так и не научился понимать, о чем они там лопочут. Без тебя и воды не знал бы как попросить в этом норвежском госпитале.

— Они здесь тоже не все понимают по-английски, — возразила ему Наташа. — Больше говорят на своем родном норвежском, хотя почти все знают еще и немецкий. Но по-немецки я не знаю ни слова…

— Да, угораздило меня на старости лет и за границей побывать, — продолжал старик, уважительно рассматривая роскошное, в сравнении с военным госпиталем его родного городка, убранство послеоперационной палаты норвежской натовской клиники. — Пусть и в качестве живого трупа меня сюда доставили, но все равно приятно. Хотя в Москве бы меня ничуть не хуже прооперировали, я уверен…

— Боря так захотел, — тихо, пряча глаза, сказала девушка.

— Да уж, твой Боря! — скривив презрительно губы, сказал старый моряк. — Зятек теперь, понимаешь ли… Смотри какой добрый оказался: и операцию оплатил, и дорогу, и обслуживание. А я-то думал, это мой родной Северный флот расщедрился, денег на лечение отвалил.

— Нет, папа, это Боря, — тихо повторила девушка. — Я тебе говорила, я выхожу за него замуж.

— Смотри-ка! — недоверчиво покачал головой старик. — Любит, значит, тебя, а? А как же тогда Сережка Павлов? Ведь его отец мне жизнь спас. Я тогда, в лодке, перед выстрелом, ему поклялся об его сыне позаботиться. И видишь, как позаботился!

— Прости меня, папа, — тихо проговорила девушка. — Но я ему обещала…

— Что, что ты ему обещала? — Старик в волнении приподнялся на локте. — Любовь до гроба? Как ты с нелюбимым человеком жить-то будешь? Объясни мне! Ведь жизнь прожить — не поле перейти!

— Папа, ты не нервничай! — Руки Наташи дрожали от волнения, когда она бережно укладывала больного отца обратно в постель. — Но я должна сказать тебе одну вещь… Я только что это узнала.

— Что? — Старик весь напрягся, желтое лицо его стало багроветь. — Что, опять какое-нибудь несчастье?

— Папа, ты только не волнуйся! — умоляюще произнесла девушка. — Но, понимаешь ли… Я… я беременна!..

— Как?

Лицо старика приобрело землистый оттенок, он без сил опустил голову на подушку.

— Да, папа, — тихо, но твердо повторила Наташа. — Я беременна.

— Уже? — Старик продолжал смотреть недоверчиво, потом тяжело вздохнул, в изнеможении закрыл глаза, раздавленный внезапно наступившим приступом слабости. Однако губы его продолжали упорно шевелиться. — Быстро вы, молодежь, теперь… Ни свадьбы еще не сыграли, ничего, а у вас уже.. Поэтому-то он и такой щедрый, этот Борька—ханыга Получил, что хотел, стало быть...

Его сетования прервала внезапно вошедшая сестра, служительница клиники. В руках ее была трубка мобильного телефона. Сестра сказала что-то по-норвежски, но ее никто не понял. Наташа смотрела на вошедшую вопросительно и с тревогой.

— Назаров? — спросила наконец сестра милосердия с резким иностранным акцентом, коверкая ударение в этой русской фамилии и вопросительно глядя на старика.

— Да, я Назаров, — отозвался тот. — Что еще за беда случилась?

Но сестра милосердия молча протянула ему телефонную трубку. Старик непонимающе глазел на нее.