Королевская посланница - Лариса Шкатула

– Могу лишь догадываться – один из ваших любимцев, которые идут якобы в ваши апартаменты, чтобы прорваться в мои! Я не утверждаю, что они домогаются моего внимания, но у меня есть молоденькие фрейлины, ещё недостаточно испорченные Версалем, чтобы я не беспокоилась за их нравственность!

– Имя, мадам, мне нужно его имя, в противном случае это всего лишь ваши домыслы!

– Хотите сказать, что мне нужно было сорвать с него маску?

В голосе Иоланды слышалась ярость.

– Ну зачем же непременно вам? Могли бы позвать гвардейцев.

– Сначала я подумала, что это Жозеф Фуше, а потом – Шарль д’Артуа…

– Брат короля? – понизив голос, зачем-то уточнил тот, кого герцогиня называла Жюль-Франсуа.

– Вот именно. Так подумайте, стоило ли мне звать гвардейцев?

Соня замерла у двери, не зная, что предпринять: то ли постучать, то ли подождать, пока Иоланда переговорит, судя по всему, со своим мужем. Но тогда получается, что она подслушивает… Наверное, лучше всё же уйти.

– Вы говорите, он упоминал имя какой-то женщины?

– Можно сказать и так: он звал Геру.

– Не пойму я ваших мудрёных речей, дорогая! Что вы этим хотите сказать?

– Что у нас нет в Версале женщины с таким именем. В древнегреческой мифологии это имя жены Зевса.

– Иными словами, подлинное имя женщины тоже неизвестно?

– А зачем мне её имя? Она-то как раз никаких беспокойств мне не доставила. Разве что позволила этому повесе влюбиться в себя. Но ведь в этом мы, женщины, не властны!

– Ещё как властны! – с досадой проговорил невидимый мужчина. – Версальские кокетки могут свести с ума, кого захотят.

– Вы сами ответили на свой вопрос, – отозвалась Иоланда. – Версаль – не монастырь. Я лишь хотела вас предупредить, что король может быть очень строг к таким гулякам, как мой ночной гость.

Соня потихоньку пошла к выходу, но в это время отворилась дверь, и герцогиня проговорила:

– Дитя мое, я заставила вас ждать? Входите, герцог уже покидает нас. Он зашёл ко мне поздороваться!

– Значит, вы едете в Нант? – спросил рассказчика барон де Кастр.

– В Нант! – подтвердил Разумовский. – Если бы я мог туда полететь, поверьте, я был бы уже там! Нетерпение сжигает меня.

«Езжай, голубчик, езжай! – усмехнулся про себя Тредиаковский. – Думаю, Нант – последнее место, где может сейчас быть княжна Софья».

Собственное поведение несколько смущало Григория. Но всего лишь самую малость. Кто ему этот Разумовский? Посторонний человек, который смеет говорить о любви к Соне, не имея на это никакого права. Разве не он бросил её в Петербурге одну на растерзание жестокого света? Кто его заставлял убивать Дмитрия Воронцова? Он даже не попытался узнать, нанес ли тот ей какой-нибудь другой вред, кроме самого похищения? Ишь ты, кто-то посмел посягнуть на его собственность! А если это был всего лишь жест отчаяния?

Но нет, графа вело к смертоубийству только осознание собственной избранности. Только поэтому он, не моргнув глазом, отнял у другого человека жизнь!

Странное дело, прежде такие мысли Григория не посещали. Он не осуждал дуэли и всегда считал, что только так настоящие мужчины и должны выяснять свои отношения. Отчего же теперь он столь яростно клеймит Разумовского? Неужели всё-таки ему не безразлична Софья? А если это так, почему он своему чувству изо всех сил сопротивляется?

И вообще, почему он ни словом не обмолвится о том, что ему известно, какую княжну имел в виду Леонид? И почему не хочет даже намекнуть графу, где лучше всего её искать?

Пусть сиятельный Разумовский поколесит по Франции, поищет свою возлюбленную. Скорее всего, ему это быстро надоест, и он женится на первой попавшейся смазливой мордашке. Конечно, из богатой и знатной семьи.

А для розыска Софьи хватит и их двоих с бароном. Не идти же по следу Флоримона целой толпой…

Вдруг Тредиаковский почувствовал на себе странно напряженный взгляд Себастьяна. Он догадался, о ком говорит Разумовский! И горничную Агриппину вспомнил – её частенько поминала в своих разговорах княжна. Почему же тогда он не говорит о том самому графу? Так и так, мол, видели мы твою невесту, сами её ищем, нечего тебе и в Нант ездить. Но нет, барон молчит…

Почему вообще Григорий решил, что барон слабоват и инфантилен? Ишь, знаток человеческих душ! Ему ли не знать, как бывает обманчива внешность!

«Да, отпустил ты, Гриша, поводья, и твоя лошадь повезет тебя, куда ей самой хочется! Вот до чего довела серьезного человека зеленоглазая княжна!»

За соседним столом зашумели – на этот раз безо всякой враждебности, и золотоволосый гигант позвал для какого-то свидетельства Разумовского. Тот извинился и отошёл. Невольной паузой воспользовался барон де Кастр.

– Ты слышал, Грегор? – проговорил он, понизив голос. – Какая-то Агриппина вышла в Дежансоне замуж за маркиза де Барраса. Но маркиз – дряхлый старик.

Тредиаковский отметил про себя, что барон не стал прикидываться идиотом. Нет, его игра потоньше будет.

– Давай не будем задавать вопросы графу, а узнаем обо всем на месте. Вдруг у нас и вправду есть общие знакомые. Тебе хотелось бы принять его в свою компанию?

Барон покачал головой:

– Честно говоря, не очень. Особенно если моя догадка верна.

– И в чём же она состоит, твоя догадка? – прикинулся непонимающим Григорий, хотя ответ ему был известен.

– Думаю, его княжна и есть наша общая знакомая, княжна Софи…

– Что ты говоришь!

Теперь перебор получился у него самого. «Что ты говоришь» – прозвучало не очень убедительно.

Тредиаковский подпёр голову руками и сделал вид, что он усиленно размышляет, а когда поднял голову, то поразился выражению изумления, смешанного со злостью и презрением, на лице барона де Кастр. На кого это смотрит его приятель Себастьян?

– Что это с тобой, мой друг? – спросил барона Григорий.

– Так вот же он, тот, кого мы ищем!

Тредиаковский сразу подобрался. Но мысленно попенял себе на невнимательность: мало ли в каком виде мог появиться здесь Флоримон!

Тот, на кого сейчас смотрел Себастьян, вовсе не напоминал аристократа, а тем более хитрого, пронырливого работорговца, считавшегося до сих пор неуловимым. Теперь Флоримон более походил на ободранного, загнанного волка, который чует за собой лай охотничьих собак и потому забился в первую подвернувшуюся нору. Он даже в трактир вошёл, озираясь, и сел за стол у самой двери.

– Как ты только смог признать его в таком виде! – вслух похвалил Григорий барона.

– Ещё бы не признать. Прежде этот человек на моих глазах не раз менял свой облик, ничуть меня не опасаясь. Я же, дурак, считал, что с его стороны это всего лишь невинные розыгрыши…