Ганнибал. Восхождение - Томас Харрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Как путаница мыслей, – заметила леди Мурасаки.
Он отпустил угол гобелена, и Авраам содрогнулся, крепко держа своего сына за шею, а ангел уже протягивал руку, чтобы остановить нож.
– Как вы думаете, Бог действительно намеревался съесть Исаака и потому приказал Аврааму его убить? – спросил Ганнибал.
– Нет, Ганнибал. Разумеется – нет! Ведь ангел вмешивается вовремя!
– Не всегда, – сказал Ганнибал.
* * *
Когда Требело увидел, что они ушли из музея, он отправился в туалет, смочил носовой платок и вернулся к картине. Никто из служителей музея на него не смотрел. Слегка волнуясь, он снял картину со стены и, приподняв листок пергамина, стер влажным платком очертания Микиной руки с обратной стороны холста. Такое вполне могло случиться из-за недостаточно бережного обращения с картиной, когда она отправится на хранение. Лучше вовремя избавиться от сантиментов, чтобы они не помешали сделке.
Рене Аден, полицейский в штатском, ждал у гостиницы, где остановился Требело, до тех пор, пока на четвертом этаже не погасло окно. Тогда он пошел в вокзальный ресторан – перекусить, и тут ему крупно повезло – он успел вернуться на свой пост, как раз когда Требело снова вышел из гостиницы со спортивной сумкой в руке.
Требело взял такси на стоянке у Гар-дель-Эст, переехал на другой берег Сены, где на улице Бабилон находилась паровая баня, и вошел внутрь. Аден поставил свою машину без опознавательных знаков в пожарной зоне, сосчитал до пятидесяти и вошел в предбанник. Здесь было душно, пахло кремом. Сидя в креслах, мужчины в купальных халатах читали газеты на разных языках.
Адену не хотелось раздеваться и следовать за Требело в парную. Он был довольно решительным человеком, но его отец погиб из-за траншейной стопы[41], и ему не хотелось снимать обувь в таком месте. Он взял с полки газету на деревянном держателе и опустился в кресло.
* * *
Требело шлепал в слишком коротких для него сабо на деревянной подошве через бесконечную анфиладу помещений, где множество мужчин, распластавшихся на облицованных кафелем скамьях, отдавали себя почти невыносимому жару.
Отдельную сауну можно было снять после пятнадцатиминутного ожидания. Требело вошел во вторую. Его посещение было уже оплачено. Здесь было жарко, воздух словно загустел. Пришлось протереть очки полотенцем.
– Что вас так задержало? – спросил Лей из облаков пара. – Я уже почти расплавился.
– Администратор передал мне ваше поручение, когда я уже лег спать, – объяснил Требело.
– Сегодня в Зале для игры в мяч за вами следила полиция: они знают, что Гварди, которого вы мне продали, краденый.
– И кто же их навел на мой след? Вы?
– Едва ли. Они считают, что вы знаете, у кого находятся картины из замка Лектер. Вы знаете?
– Нет. Возможно, мой клиент знает.
– Если получите другой "Мост вздохов", я смогу загнать обе, – сказал Лей.
– Куда это вы сможете их загнать?
– Это мое дело. Крупному покупателю в Америке. Скажем, некоему учреждению. Вам что-нибудь известно, или я здесь зря потом исхожу?
– Я с вами свяжусь, – ответил Требело.
* * *
Когда поезд остановился в Мо, уже наступила ночь. Требело отнес свой бритвенный прибор в туалет и, оставив чемодан в вагоне, спрыгнул с поезда, как только тот тронулся.
В квартале от станции его ждала машина.
– Почему именно здесь? – спросил Требело, садясь рядом с водителем. – Я мог приехать к вам домой, в Фонтенбло.
– У нас тут дело, – ответил человек за рулем. – Очень хорошая сделка.
Требело знал его под именем Кристофа Клебера.
Клебер подъехал к кафе рядом со станцией, где с наслаждением съел обильный обед. Он даже поднес ко рту суповую плошку, чтобы допить суп "Вишиссуа"[42]. Требело поиграл с анчоусным салатом «Никуаз» и на краю тарелки выложил из стручковой фасоли свои инициалы.
– Полиция забрала Гварди, – сказал Требело, когда Клеберу принесли телячий пейяр[43].
– Да, вы сказали об этом Эркюлю. Не следовало сообщать такие веши по телефону. Так что у вас за вопрос?
– Лею сказали, что она похищена на Востоке. Это правда?
– Разумеется, нет. А кто задает вопрос?
– Полицейский инспектор, у которого имеется список Союзной комиссии по памятникам, произведениям искусства и архивам. Он сказал, что картина была похищена. Это так?
– А вы штамп видели?
– Штамп Наркомата просвещения? Чего он стоит? – возразил Требело.
– А этот полицейский сказал, кому она принадлежала там, на Востоке? Если еврею, то это не имеет значения. Союзники не возвращают произведения искусства, конфискованные у евреев. Ведь этих евреев уже нет в живых. Советские просто оставляют их у себя.
– Это не простой полицейский, а полицейский инспектор, – сказал Требело.
– Вот слова типичного швейцарца. Как его фамилия?
– Попиль. Что-то вроде этого.
– А-а!.. – протянул Клебер, вытирая губы салфеткой. – Я так и думал. Тогда – никаких проблем. Я ему уже сто лет регулярно деньги плачу. Он просто вымогатель. А что Лей ему сказал?
– Пока ничего. Но Лей явно нервничает. Пока что он все валит на Копника, на своего покойного партнера, – ответил Требело.
– А Лей ничего не знает? Ни малейших подозрений о том, где вы получили картину?
– Лей полагает, что я купил ее в Лозанне, как мы с вами и договорились. Он требует назад деньги. Я сказал, я все выясню у своего клиента.
– Попиль у меня в кармане, я сам им займусь, забудьте про это дело. У меня есть кое-что поважнее, и мне надо это обсудить с вами. Не могли бы вы отправиться в Америку?
– Я не вожу вещи через таможню.
– Таможня – не ваша проблема. Только переговоры, когда вы будете там. Вы должны посмотреть товар перед отправкой, а потом увидите его снова уже по ту сторону океана, на столе в одном из банковских помещений. Вы можете полететь самолетом. На неделю.