Государственный преступник - Евгений Сухов

— Думаю, что с этим проблем не будет, господин Аристов, — ответил Лаппо-Сторожевский. — Еще что-нибудь?

— Да, — ответил Артемий Платонович. — Мне нужен лучший фотограф в городе. Вы знаете такого?

— Знаю, — ответил полицмейстер. — Буквально на днях мы с женой и дочкой делали у него фотографические снимки. Качество, прямо скажу, отменное.

— Где я могу его найти?

— Нет ничего проще, — сказал Лаппо-Сторожевский. — Его зовут Борис Арнольдович Кашнер, и его ателье находится прямо против Рождественской церкви в доме генеральши Попковой. Скажу вам так, серебра и туши на фотографии не жалеет.

— Благодарю вас.

— Вам дать провожатого? — спросил полицмейстер.

— Нет, — ответил Аристов. — Я немного знаю ваш город.

Дом генеральши Попковой был двухэтажным, с кованым ажурным балкончиком на втором этаже и большой вывеской на первом:

ФОТОГРАФИЯ

Б.А.Кашнер

Артемий Платонович открыл дверь, и колокольчик над ней известил о прибытии нового клиента.

— Чем могу служить? — вышел в приемную небольшого росточка человек в бархатном жилете и белом шелковом галстухе.

— Вы господин Кашнер? — спросил отставной штабс-ротмистр.

— Вы абсолютно правы, — улыбнулся человек в бархатном жилете. — Я господин Кашнер. И вы совершенно правильно сделали, что зашли именно ко мне. Мое фотографическое заведение — лучшее в городе, это вам все скажут. Я — мастер, профессионал. А братья Гринберги, Самюэль Яковлев и эта дамочка Вероника Рангони, настоящее имя которой Клавдия Бучинска, — просто любители и не более того. Позвольте-ка. — Он отступил от Аристова на два шага, разглядывая его. — О! У вас очень фотогеничная внешность. Вы пришли заказать свой портрет. Ведь так?

— Н-не совсем, — ответил Артемий Платонович.

— Что значит — не совсем? С вашей колоритной наружностью и моим умением получится превосходный фотографический портрет, который будет висеть в гостиной, и ваши правнуки уже не будут приставать к своим родителям с вопросом: «А каким был наш прадедушка?» Я думаю, надо сделать два портрета: по грудь и в полный рост. Вам это обойдется в восемь рублей. Что скажете?

— Кхм… — сдержанно кашлянул в кулак Аристов. — Мои портреты мы сделаем позже. Уверяю вас, что с этой просьбой я обращусь именно к вам. А пока у меня к вам просьба другого рода.

— Вас понял. Вам нужны визитные карточки, — воодушевляясь, продолжал фотограф. — Три рубля десяток. Эта сущая безделица. За соседним углом Альтшулер берет вдвое дороже моего!

— Мне не нужны визитные карточки, господин Кашнер. Мне нужно сделать копии с писем.

Казалось, что фотограф озадачен.

— Вот как… Покажите письма.

— Вот они, — достал письма из кармана сюртука Аристов.

— Угу, понимаю… Здесь предстоит повозиться. Как скоро вам нужны снимки? — спросил Кашнер.

— Дело в том, что я через два дня уезжаю, так что… Может, сегодня к вечеру?

— Можно и к вечеру, — закивал фотограф, продолжая рассматривать письма. — Но все-таки я бы советовал вам не торопиться. Снимки выйдут лучше, если ночь они пролежат в серебряной ванне.

— Вы убедительны! — согласился Аристов. — Когда я смогу получить оригиналы?

— Скажем… через полчаса вас устроит? — спросил Кашнер.

— У меня есть немного времени.

— Вы можете присесть на диван, — показал фотограф кивком в угол, где стоял кожаный черный диван. — Если желаете, у меня есть фотографии с дамами, — произнес он заговорщицким тоном.

— Право, не стоит, у меня есть чем заняться, — улыбнулся Аристов, доставая свежий номер «Вестника Нижнего Новгорода».

Ровно через тридцать минут Артемий Платонович вышел из ателье, о чем опять известил тонким треньканьем крохотный колокольчик.

Ближе к вечеру отставной штабс-ротмистр снова отправился в полицейское управление.

— А у нас для вас имеются новости, — вышел к нему из-за стола полицмейстер. — Компаньонка вашей фигурантки Петровской — Анастасия Маслова в настоящее время находится в лечебнице для умалишенных.

— Как? — опешил Аристов. Он полагал, что с Масловой могло что-то произойти, но не до такой же степени!

— Да, дорогой Артемий Платонович, она сошла с ума, и ее поместили в дом скорби, — развел руками полицмейстер. — Боюсь, в вашем деле она уже не помощница.

Аристов даже и не пытался скрывать своего огорчения.

— А где находится эта лечебница?

— На южной окраине города.

— А улица, дом?

— Улица Кирпичная. Ну а дом… Его вы узнаете сразу. Желтый такой, с небольшими окнами.

— Скажите, а… Как бы это поудачнее выразиться… Трудно туда попасть?

— Право, вы меня удивляете! — рассмеялся Лаппо-Сторожевский. — Попасть в это заведение легко, вот выйти из него трудновато. А ежели серьезно, то вас даже и на порог могут не пустить. Впрочем, как и нас. Медицинская этика.

— Я все же попробую, — сказал Аристов.

— Попробуйте, — иронически отозвался полицмейстер и лучисто улыбнулся. — Желаю удачи.

Весь вечер Артемий Платонович курил свою трубку в одноместном нумере гостиницы «Париж», что означало пребывание его в глубоких раздумьях. Уже за полночь он полез в свой дорожный саквояж и не без труда отыскал на самом его дне именной жетон Императорского общества вспомоществования больным и страждущим на розовой ленте. Сей знак — в форме щита с императорской короной — он положил на самое видное место, чтобы утром не сомневаться, с чего начинать день.

Как только Петровская дошла до конца аллеи, из-за широкого дуба, как и вчера, появилась фигура оборванца.

— Ну что, узнал, где он спрятал письма? — спросила она нетерпеливо.

— Да, барыня, — ответил оборванец, зачарованно глядя, как она достает из своего ридикюля ассигнацию в двадцать пять рублей.

— И где же?

Оборванец не мог оторвать взгляда от двадцатипятирублевки.

— В роще.

— Где в роще, назови точное место, — строго допытывалась Петровская. — И тогда получишь свои деньги, — помахала она четвертной прямо перед носом оборванца.

Босяк выглядел сконфуженным.

— Дак, это, не сказал он.

— Болван, — раздраженно произнесла Петровская и спрятала деньги.

— Да я его и так, и сяк упрашивал — не сказывает, подлюга, — оправдывался оборванец. — Говорит, кто меня из-под аресту выручит, тому и отдам письма.

— Где его держат? — раздумчиво спросила Петровская.