На ее условиях - Триш Мори

— Алесандер, я люблю тебя.

Мягкость в его взгляде сменилась недоумением.

— Что? Это все? Я думал, ты скажешь мне о ребенке. Когда ты собиралась сказать мне о ребенке?

— О чем? Нет никакого ребенка.

Алесандер потряс головой и выпустил руку Симоны.

— Я слышал, ты сказала Фелипе…

О боже. И она только что сказала, что любит его.

— Ты был там?

— Конечно, я там был. Мне позвонила сиделка. И я слышал, ты сказала Фелипе, что беременна. Что у нас будет ребенок, и мы назовем его Фелипе. Я слышал это!

— Алесандер… — Симона запнулась. — Ты должен понять…

Мужчина вскочил со стула и пересек комнату, вцепившись в волосы.

— Черт возьми, ты сказала это. Зачем, если это неправда?

— Потому что Фелипе хотел это услышать.

— Фелипе вряд ли мог тебя слышать, не говоря уже о том, чтобы понять!

— Нет, ты не понимаешь. В тот день, когда он упал… до этого он сказал мне, что больше всего он хотел бы услышать о ребенке до того, как умрет. Он хотел знать, что его род продолжится после его смерти.

— Но в тот день…

— Я помню.

— Мы не предохранялись, и с тех пор ты молчала, а потом я услышал, что сказала Фелипе, и подумал…

— Мне жаль. Я тебе не сообщила, неделю назад у меня были месячные. Мы с тобой едва разговаривали, и я не думала, что тебе это интересно.

Ребенка не будет. Алесандер смотрел в окно и не видел роскошного пейзажа. У Симоны были месячные. Она не беременна. И думала, что ему все равно.

«А почему мне не все равно?»

Несколько недель он пытался изображать безразличие, но, услышав ее слова у постели Фелипе, Алесандер осознал, насколько ему важно, чтобы она осталась с ним. И насколько важен ему этот ребенок. Которого не существовало. Его малыша. Его сына. Это ранило Алесандера гораздо больше, чем он мог ожидать.

— Ты вообще когда-нибудь говоришь правду? — развернувшись, бросил он в лицо Симоны.

— Алесандер, — взмолилась она, — пожалуйста…

— Ты лгала с самого первого дня.

— Потому что должна была! Я лгала только Фелипе и ненавидела себя за это, даже если он умер счастливым.

— Ты вообще умеешь говорить правду?

— Я сказала тебе правду.

— Ты на это не способна.

— Алесандер, — повторила Симона твердо. — Я сказала тебе правду.

— Но ты…

— Я сказала, что люблю тебя.

Он закрыл глаза, возвращаясь мысленно к ее словам. Она действительно это сказала, вот только он ждал совсем других слов, хотел услышать другие слова, поэтому не принял эти.

— Это правда. Мне жаль, что это не та правда, которую ты хотел услышать.

«Верно. Но почему меня это не раздражает?» Возможно, потому, что внутри его что-то отзывалось на ее признание. Алесандер не хотел, чтобы она уезжала. Он надеялся, беременность заставит ее остаться, и был подавлен, узнав, что ребенка не будет. Но если Симона его любит, может, этого достаточно, чтобы она осталась?

— Ты хочешь вернуться в Австралию?

— Что?

— Я знаю, тебя там ждет учеба, но ты хочешь вернуться? В конце концов, в Испании тоже есть университеты. Ты можешь получить диплом здесь.

У Симоны сильнее забилось сердце. Она боялась поверить в его слова.

— Алесандер?..

— Потому что если ты не хочешь уезжать, может, останешься со мной?

— Даже если я не беременна?

— Откуда ты знаешь? Мы не предохранялись прошлой ночью. Я думал, это не нужно, если ты беременна. И теперь ты в самом деле можешь быть.

Надежда Симоны увяла.

— Ты хочешь, чтобы я осталась, на случай, если появится ребенок.

— Да, я хочу ребенка, но и тебя тоже. Я этого не понимал. Я хотел, чтобы ты осталась со мной, и когда я услышал о ребенке, то был уверен, что это заставит тебя остаться. Я хочу, чтобы ты осталась. Потому что я люблю тебя, Симона…

Девушка растерянно моргнула:

— Что ты сказал?

— Я люблю тебя. И хочу, чтобы ты осталась. И мы не будем предохраняться столько, сколько понадобится, если это гарантирует, что ты согласишься.

— Алесандер…

— Знаю, тебе было со мной нелегко. Я плохо с тобой обращался, и я не имею права просить тебя о любви.

Ее сердце билось так быстро, что кровь шумела в ушах.

— Ты говорил, чтобы я не верила, что ты можешь быть милым.

— Я не милый, и я первый это признаю. Но еще я признаю, что влюблен в тебя. Симона, ты останешься в Испании, со мной? Станешь моей женой по-настоящему и матерью моих детей? Обещаю, мы назовем сына в честь твоего деда Фелипе. Что скажешь?

— Да! — вскрикнула Симона, вне себя от счастья. — Я скажу — да. Я люблю тебя, Алесандер, я так тебя люблю!

С улыбкой он привлек ее в свои объятия и целовал, пока у Симоны не закружилась голова.

— Я тоже тебя люблю. Я всегда буду любить тебя.

Схватки у Симоны Эскивель начались теплой осенней ночью, когда виноградные гроздья наливались соком на высоких шпалерах, а ветер с залива перебирал шелестящую листву. Это случилось ровно через год после того, как она появилась на пороге Алесандера с безумной идеей, год, полный отчаяния, потерь, надежды и новой жизни.

Алесандер волновался больше, чем Симона, пока вел машину и вез ее в больницу. Он суетился и не находил себе места, и, когда Симона велела ему успокоиться, мужчина попытался распоряжаться персоналом, раздавая приказы и требования, чтобы никто не усомнился, что это маленький Эскивель собирается прибыть в этот мир.

Алесандер держал жену за руку во время схваток, и нервничал, и подавал ей воду, и массировал спину. И когда их ребенок родился, Алесандер в благоговении смотрел на сильную женщину, которую он любил и которая родила ему сына.

— Ты ему не солгала, — сказал он позже, сидя у ее постели и любуясь крошечными ручками младенца, намертво вцепившимися в его палец. — Фелипе, — объяснил Алесандер в ответ на непонимающий взгляд жены. — Перед его смертью ты сказала ему правду, что у нас будет сын и мы назовем его Фелипе. Малыш был зачат в ту ночь. Ты сказала правду.

Симона смотрела на него с улыбкой. Она вышла за этого мужчину, чтобы сделать счастливым деда, но она отдала ему свое сердце и подарила сына. И в ответ он подарил ее совести покой.

— Алесандер Эскивель, я говорила, что люблю тебя?

— Да, но я должен был поверить тебе гораздо раньше. — Склонившись над ребенком, которого они создали, мужчина бережно поцеловал ее в губы. — Больше я никогда в тебе не усомнюсь.