Метаморфозы. Новая история философии - Алексей Анатольевич Тарасов

разума и материи путём представления чувств и ощущений как знаков, которые Бог постоянно представляет разуму. Хотя мы склонны думать об этом как о «философской психологии», Лейбниц постоянно напоминает нам, что она началась именно как физика. Точнее, физика и философская психология – это, изначально, одно и то же, каким бы «странным» нам ни казался этот факт сегодня. И философия Готфрида Вильгельма Лейбница (1646–1716) – одна из последних отчаянных попыток защитить старую категорию знания. Для этого он должен был поверить, что между реальными вещами во Вселенной нет никакого взаимодействия. При этом для Лейбница категория знания по-прежнему неприкосновенна. Истина – это, в конечном счёте, всё та же «демонстрация». Для любой истины есть достаточная причина, и она может быть доказана априори. Вот только учёные-когнитивисты XX века, как к ним не относись, похоже, доказали, что априоризм подразумевает как раз солипсизм.

По Беркли, наука не открывает нам совокупность знаний, созерцание которых ценно само по себе, «априорно». Цель науки, с его точки зрения, – отнюдь не создание независимого от разума описания «естественного мира». И разница между обывателем и учёным параллельна разнице между компетентным носителем языка и лингвистом.

Вместо репрезентации Беркли предпочитает говорить об отношении «знак – означаемое». Его примеры этого отношения не являются примерами, в которых A и B похожи друг на друга, а скорее являются примерами, в которых связь между A и B совершенно произвольна. Именно такого рода отношения мы находим в языке. Например, в любимом примере самого Беркли, при чтении знаки, напечатанные на странице, не имеют никакого сходства с тем, что ими обозначается. Связь между символами на странице и их значением совершенно произвольна. Превращение чего-либо в знак – это не вопрос добавления к нему каких-либо «натуралистических» свойств. Этот пункт не только обнажает проблему других умов (как мы узнаем, что существуют другие умы?), но и сразу подводит нас к её решению. Ответ Беркли заключается в том, что мы должны искать признаки использования знаков. Там, где мы их найдём, там обязательно будет другой разум. В этом смысле, мир – не более чем медиум между умами, в том числе, в пределе, Божественным. Согласно Беркли, то, что лучше всего убеждает нас в том, что мы имеем дело с другим разумом, – это то, что он разговаривает с нами:

«[Б]олее всего прочего убеждает меня в существовании другого человека то обстоятельство, что он со мною говорит. Я слышу вашу речь – это и есть для меня, в самом строгом философском смысле, лучший аргумент в пользу вашего бытия. [В]едь вы, полагаю, не станете утверждать, будто Господь говорит с людьми столь же ясным и определённым образом, как один человек с другим… [Я] имею в виду не звук речи как таковой, но использование произвольно установленных чувственных знаков, которые не обладают сходством или необходимой связью с обозначаемыми вещами и, однако, при правильном употреблении внушают или показывают моему уму множество вещей, различных по своей природе, времени и месту существования, – и таким образом осведомляют и информируют меня, указывая, как мне следует поступать не только по отношению к настоящим и близким предметам, но также к будущим и отдалённым. И совершенно не важно, написаны эти знаки или произнесены вслух, входят ли они в мой разум через глаза или уши – они имеют одно и то же назначение и в равной степени служат доказательством существования разумной, мыслящей и целесообразно действующей причины»[67].

Парадигматический человеческий дух – это пользователь языка. Все духи обладают способностью использовать идеи для общения. Итак, столкновение с небольшим количеством дискурса является убедительным доказательством того, что вы имеете дело с другим разумом.

Когда кто-то говорит с Вами, то сначала Вы ощущаете один звук, затем другой, затем ещё один и т. д. Непосредственные объекты этих чувств сами по себе совершенно лишены содержания, бессмысленны. Таким образом, парадоксально, но мир можно познать, только отказавшись от идеи его научной разумности и упорядоченности, идеи репрезентации и отражения! Иными словами, нет никакого естественного «свойства», которое делало бы что-то дискурсом. Когда мы только начинаем изучать язык, то сначала запоминаем произвольные связи между словами и их значениями. Постепенно эти связи становятся настолько глубоко укоренившимися, что мы склонны забывать, что они вовсе не являются «необходимыми» связями. Поэтому Беркли и говорит, что путь к знанию требует не того, чтобы мы приподнимали некую предполагаемую завесу идей, а скорее того, чтобы мы опускали «завесу слов».

Превращая что-то в дискурс, субъект берёт некоторую коллекцию разумных вещей, которые должны быть оживлены пользователем, деятельностью духа. С этого момента он имеет дело с другим духом, другим ответственным существом, а не с простым набором пассивных вещей, простым объектом. Ведь что делает и должен делать настоящий научный дискурс? Он оживляет природу, будучи приложением активного принципа к пассивному! Это ещё раз доказывает первичность нематериальной субстанции. Таким образом, в метафизике Беркли, всё обстоит примерно так, как сказано в начале Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово»…

Одной из отличительных черт платоническо-христианской традиции является рассмотрение всего видимого мира в символических терминах: а именно, как целостной системы знаков, как изощрённо зашифрованного послания, которое Бог постоянно посылает своим созданиям. Имматериалистическая философия Джорджа Беркли находится в тесной связи с темой «книги мира». Тут уместно вспомнить Хорхе Луиса Борхеса (1899–1986), которого нередко, пост-фактум, также записывают в аутисты и в творчестве которого одной из самых «стабильных» тем является как раз идея мира как книги и библиотеки. Особенно выделяется его «Фунес, чудо памяти», в котором описывается человек, который вообще все помнил и ничего не забывал. Описание крайней формы шизофрении. Аутистического ада…

В своей влиятельной книге «Философская интуиция» (1911) Анри Бергсон, пытаясь объяснить философскую систему Беркли, указал, что если мы всё же попытаемся представить себе, что означает слово «материя», то получим образ тонкой прозрачной плёнки между человеком и Богом. Вот почему, по мнению Бергсона, наиболее подходящий способ понимания философии Беркли – рассматривать материальный мир как «язык, на котором Бог говорит с нами». Это привело бы нас, по мнению Бергсона, к правильному пониманию сути имматериализма Беркли. Напротив, по словам Бергсона, «материалистические» философии, подчёркивая каждый слог и, так сказать, заявляя о нём как о независимой сущности «отвлекают нас от смысла и мешают нам следовать божественному слову».

В своей работе 1922 года «Философия в Средние века» другой французский философ Этьен Жильсон даже увидел возможную связь между понятием «оптического языка» Джорджа Беркли и философией другого ирландца, Иоанна Скота Эриугены (810–877): «Мы бы не предали