Надо ли России бояться Китая? - Илья Дроканов

26 февраля 1991 года с визитом в Пекин прибыл заместитель Генерального секретаря ЦК КПСС В. Ивашко, который обсуждал с китайским лидером Цзян Цземинем вопрос предоставления Советскому Союзу товарного кредита в 1 миллиард швейцарских франков. На Западе этот кредит оценили как политический шаг Китая — демонстрацию поддержки социализма в СССР. В начале мая в Пекин прибыл министр обороны Советского Союза маршал Д. Язов, обсуждавший вопросы расширения сотрудничества в военно-промышленном комплексе и, в частности, о поставках в Китай истребителей Су-27.

Логично, что Китай не оказался в числе стран, осудивших «путч» августа 1991 года. Российский дипломат Олег Борисович Рахманин отмечает: «Официальные источники в Москве и историки в Пекине сейчас обходят вопрос о фактическом одобрении китайским руководством документов, заявлений Государственного комитета по чрезвычайному положению. Известно, что посол КНР в СССР Юй Хунлян после появления документов ГКЧП… официально посетил в Кремле и. о. президента СССР Г. Янаева и выразил позитивное мнение пекинского руководства […]. Когда руководящие деятели СССР, входившие в ГКЧП, были арестованы, срочно собралось Политбюро ЦК КПК, на котором… был обсужден курс внутренней и внешней политики Китая, направленной на предотвращение „падения социализма"…»[36]Историки и политики спорят об истинном значении августовского «путча», но одной из главных версий является предположение о том, что ГКЧП был создан для предотвращения краха социализма в Советском Союзе. За августовским «путчем» последовали декабрьские Беловежские соглашения, поставившие точку в истории СССР. Премьер Госсовета КНР Ли Пэн заявил, что «коренные реформы в Советском Союзе привели к великому хаосу и к развалу» и что ситуация в СССР стала «непредсказуемой». Скрепя сердце Китай признал независимость бывших союзных республик и начал строить новую внешнюю политику — уже исходя из того, что СССР проиграл «холодную войну» и мир стал однополярным.

Американский политолог Гилберт Розман заметил, что в то время, когда рушился Советский Союз, «в Китае высказывались опасения, что из всех стран Азиатско-Тихоокеанского региона Россия сделает главную ставку на Японию. Считалось, что в результате деловые и экономические контакты с Японией отодвинут на задний план российско-китайские отношения… В таких условиях возросла бы угроза применения разработанного совместно Соединенными Штатами, Россией и Японией плана по установлению контроля над Китаем»[37]. Еще 11 апреля 1974 года, когда социалистический лагерь казался несокрушимым, член Политбюро ЦК КПК Дэн Сяопин на Генеральной сессии Ассамблеи ООН говорил о том, что «две сверхдержавы — США и СССР — сумасбродно пытаются захватить мировую гегемонию» и являются «самыми крупными в наше время международными эксплуататорами и угнетателями»[38], навязывая свою волю и Китаю. Действительно, быстро развивающийся Китай чувствовал себя между двух огней, между Сциллой и Харибдой. Он был заинтересован в завершении «холодной войны», даже ценой поражения той страны, которую долгое время почтительно именовал «старшим братом». Как оказалось, время работало против Советского Союза, но — в пользу Китая. В 1991 году распад СССР оценивался в Пекине как удар по геополитическому положению Китая. Но в глобальной перспективе оказалось, что Беловежские соглашения принесли Китаю больше выгоды, чем ущерба. Во-первых, исчезновение советской сверхдержавы открыло перед Китаем путь к мировому лидерству. «Перепрыгнуть» через голову «старшего брата» при его жизни Китаю было не суждено, а в условиях однополярного мира Китай очень быстро занял освободившееся место восточного «центра тяжести». Во-вторых, китайское руководство сделало надлежащие выводы из ошибок советских коммунистов, которые не смогли провести своевременные экономические реформы и модернизировать промышленность. Профессор-экономист А. С. Селищев на сей счет замечает: «Роль рыночных механизмов в КНР значительно возросла после демонтажа СССР, когда в 1992 году на XIV съезде КПК было принято решение всемерно ускорить экономическое развитие страны в связи с превращением мировой системы в однополярную. Если в 1980-е годы рыночные отношения формировались главным образом в сфере материального производства, то с начала 1990-х годов бурное развитие получили рынки недвижимости, ценных бумаг, информации, рабочей силы, научных технологий»[39]. По мнению ряда аналитиков-китаистов, вся внешняя политика Поднебесной сегодня жестко детерминирована принятой в 1993 году Военным советом при ЦК Компартии Китая доктриной под названием «Три севера, четыре моря». Суть ее сводится к тому, что Срединное государство (Китай) занимает центральное место в пространстве четырех океанов — от Северного Ледовитого до Индийского и от Атлантического до Тихого. Центр, то есть Китайское государство, должен в исторической перспективе одолеть три «севера» — Североамериканские Соединенные Штаты, Североатлантический альянс (НАТО) и евразийский север — Россию[40]. Поскольку в Китае издавна высшим проявлением военного искусства считается одоление врага без применения оружия, то в доктрине «Три севера, четыре моря» следует видеть стратегию бескровного доминирования и «мягкой силы». Китай явно не хочет войны ни с кем из трех «северов».

Российская Федерация, появившаяся на дымящихся развалинах советского колосса, оказалось намного слабее своего предшественника. А две другие стороны треугольника в тот период, наоборот, укрепились. Пришедшее в начале 1990-х поколение российских дипломатов пыталось прислониться к «кормильцам» из-за океана, образовать новый союз Россия-США. Вашингтонских политиков подобный альянс не интересовал, потому что лидеру нового однополярного мира не требовалась территория от Калининграда до Владивостока в форме суверенного государства. Интересны были сырьевые ресурсы, а не какие бы то ни было политические сюрпризы. С огромным трудом в начале XXI века московскому руководству удалось вытянуть страну из положения долгового рабства и восстановить ее авторитет до того уровня, когда в мире начинают с ней считаться.

Китай — ближайший сосед России на Дальнем Востоке, поэтому в российской политике появились надежды завести дружбу с быстро прогрессирующей Поднебесной и создать собственный военно-политический союз против потенциальных недругов. Однако в Пекине открыто не заинтересовались идеей возобновления «вечной дружбы» образца 1950-х годов. Хотя на практике сближение сторон в политической И экономической сферах произошло, и новая модель российско-китайских взаимоотношений стала именоваться стратегическим партнерством.