Возьми мое сердце - Мэри Хиггинс Кларк

Кончилось тем, что Майкл Гордон почти все свои выходные посвятил общению с Грегом и Кейти. В пятницу вечером за ужином у Нири обычно немногословный Грег неожиданно разоткровенничался. Майкл пытался повиниться перед ним за сомнения в его невиновности, но Олдрич только отмахнулся и признался:

— Майк, я не раз думал об одном происшествии, которое случилось со мной в шестнадцатилетнем возрасте. Я попал в тяжелейшую автокатастрофу и полтора месяца провел в реанимации. Из того периода я ровным счетом ничего не помню. Потом мама мне говорила, что последние три недели я бредил, нес всякий вздор и просил вынуть из меня трубки, которые якобы в меня понатыкали. Оказалось, я принимал медсестру за свою родную бабушку, которой не стало, когда мне было шесть лет...

— Ты никогда об этом не рассказывал, — заметил Майк.

— Кому приятно вспоминать, каково это — стоять на пороге смерти? — Олдрич натянуто улыбнулся. — Да и кому, спрашивается, хочется об этом слушать? В мире все и так достаточно беспросветно, не стоит забивать себе голову чьими-то унылыми историями, которым двадцать шесть лет в обед. И вообще, давай сменим тему...

— Давай, — согласился Майк, — а то ты ничего не ешь. Грег, сколько фунтов ты сбросил?

— Достаточно для того, чтобы опять влезть во все костюмы.

В субботу рано утром Майк заехал за Гретом и Кейти, и они все вместе отправились в Вермонт, в лыжный домик Майка. Лыжный сезон ожидался в лучшем случае через два месяца, но отец с дочерью вволю нагулялись, пока Майк работал над своей книгой о крупнейших преступлениях двадцатого века.

Ужинали они в «Манчестере». Погода в Вермонте, как обычно, оказалась гораздо холоднее нью-йоркской, и жаркое пламя в камине уютного ресторанчика согревало друзей не только душевно, но и физически.

Поздно вечером, когда Кейти с книгой под мышкой отправилась спать, Грег заглянул в кабинет к Майку, где его приятель после ужина снова засел за свой труд.

— Ты как-то обмолвился, что сейчас пишешь главу о миллионере Гарри Toy, который убил архитектора Стэнфорда Уайта в Нью-Йорке, в Мэдисон-сквер-гарден...

— Именно так.

— Верно, что он стрелял на глазах у целой толпы, а потом был освобожден после ходатайства о собственной невменяемости?

Майкл не мог понять, куда клонит Грег.

— Да, но Toy действительно потом лечился и психиатрической клинике...

— Если мне не изменяет память, он там надолго не задержался, а когда освободился, поселился в шикарном особняке в Лейк-Джордже[14].

— Грег, выкладывай, чего ты от меня добиваешься!

Олдрич сунул руки в карманы брюк. Майк вгляделся в лицо друга — оно показалось ему до странности беззащитным.

— После той аварии в подростковом возрасте у меня бывали периоды, когда я подолгу не мог вспомнить какие-то давние события. Теперь этого нет. Единственное, что осталось от того происшествия, — это мое восприятие времени. Если я чем-то поглощен, то не всегда замечаю, как пролетают, допустим, часа два...

— Это называется способностью концентрироваться, — вставил Майк.

— Спасибо, но именно это со мной случилось в день смерти Натали. Стоял март, и погода была отвратная. Одно дело — сидеть здесь за столом, не замечая хода времени, и совсем другое — бегать по улице в непогоду. Дело в том, что я точно знаю: я не способен кого-то убить. А Натали... Боже, как же я ее любил! И мне очень хотелось бы восстановить события, произошедшие за те два часа. Я отлично помню, как сдавал в прокат машину. Но если я и вправду все время бегал, то неужели до такой степени ушел в себя, что не ощущал ни холода, ни одышки?

У Майкла при виде смятения и расстройства друга сжалось сердце. Он торопливо встал и встряхнул Грега за плечи.

— Грег, послушай! Вчера ты блестяще выступил в суде. Я поверил и твоей версии встречи с Истоном, и объяснению частых звонков жене. Помню, как однажды мы болтали с тобой, и вдруг ты посреди фразы нажал кнопку на мобильнике и буквально десять секунд с ней говорил.

— Натали, я люблю тебя, — бесцветным голосом откликнулся Олдрич. — Конец связи.

В воскресенье утром Эмили позволила себе поспать до полвосьмого. Она планировала явиться в свой рабочий кабинет уже через час и провести там остаток выходного.

— Ох, Бесс, и натерпелась же ты со мной. Извини, что я совсем тебя забросила, — обратилась Эмили к своей любимице, снимая ее с соседней подушки.

Ей нестерпимо хотелось выпить кофе, но, увидев умоляющее выражение глазок болонки, Эмили наскоро натянула джинсы и куртку и объявила:

— Бесс, сегодня утром тебе не надо бегать на заднем дворике. Мы отправляемся с тобой на прогулку.

Собачка ринулась вниз по лестнице, неистово виляя хвостом. Эмили перехватила ее за ошейник и пристегнула поводок, затем сунула ключ от дома в карман куртки и отперла замок. Выходить отсюда было удобнее: с тех пор как на веранде появился засов, Эмили почти перестала пользоваться запасной дверью.

Бесс оживленно тянула хозяйку за поводок. Они пошли вдоль подъездной аллеи, но вдруг Эмили резко остановилась и в изумлении уставилась на соседний дом.

— Боже мой, что там такое? — пробормотала она, глядя на свежевскопанную землю у крыльца.

А ведь еще вчера там красовались желтые хризантемы! Может, они оказались поражены вредителями? Но разве такое бывает? Эмили ничего не понимала. Только вчера сосед всю тропинку обсадил цветами... Когда же он успел их выкопать? Вечером, когда она уезжала в гости к Уэсли, они еще были там, а когда возвращалась домой, то совершенно не обратила внимания, есть цветы или нет.

Эмили почувствовала, как Бесс отчаянно дергает за поводок, и перевела взгляд на свою любимицу.

— Извини, Бесс, все-все, уже идем...

На тротуаре собачка пожелала повернуть налево, и Эмили ничего не оставалось, как пройти мимо дома Зака. «Скорее всего, он у себя, — предположила она, — его машина стоит на аллее. Если бы не его странности, можно было бы потом спросить, что все-таки случилось. Но не хочется давать этому типу повод потом липнуть ко мне».

Ее мыслями вновь завладело воспоминание о том, как Зак сидел у нее на веранде, раскачиваясь в кресле. Эмили призналась себе, что тогда ей не просто сделалось неприятно — ей стало страшно.

«Мне и сейчас как-то не по себе, — рассуждала она через четверть часа, уже на обратном пути. — Тогда я была так загружена подготовкой процесса, что, наверное, меня не сразу проняло».

«Сам Господь сотворил этот день», — хмуро думал Грег Олдрич, глядя из окна спальни.