Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

— Ты только взгляни на него! — зарокотал дядя. — Arcistupendo-nazzisimo[85] — и это твой сын! Взгляни на тезку нашего брата и нашего святого покровителя! Не от этого ли жалкого и хилого meschin[86] исходит такая вонь?

— Отец? — спросил я боязливо другого мужчину.

— Мой мальчик? — ответил он так же нерешительно, но распахнул мне свои объятия.

Я ожидал увидеть человека, выглядевшего столь же устрашающе, как дядя, поскольку отец мой был старше. Но он оказался лишь бледной тенью своего брата: не таким высоким и здоровенным, да к тому же он обладал мягким голосом. Так же как и дядя, отец носил бородку путешественника, только она была опрятной. Его борода и волосы были не черными, как вороново крыло, а точно такого же русого цвета, как и у меня.

— Мой сын! Мой бедный мальчик-сирота! — сказал отец. Он обнял меня, но тут же отодвинул от себя на расстояние вытянутой руки и встревоженно спросил: — От тебя всегда так пахнет?

— Нет, отец. Я столько времени просидел взаперти…

— Ты забыл, Нико, ведь это же bravo и bonvivan, а также мошенник, которого чуть не казнили между столбов, — перечислял мой дядя. — Герой матрон, несчастных в замужестве, смельчак, таящийся в ночи и владеющий шпагой, освободитель иудеев!

— Ну, — сказал на это отец, потакая мне, — цыпленок и должен расправить свои крылья дальше гнезда. Ладно, пойдемте-ка лучше домой.

Дома все слуги пришли в такое движение и проявили такое рвение, какого я не видел со времени смерти матери. Казалось, они были рады видеть меня снова. Горничная поспешила нагреть воды, как только я попросил ее об этом, a maistro Аттилио, когда я обратился к нему с вежливой просьбой, одолжил мне свою бритву. Я несколько раз вымылся, неумело соскреб пух на своем лице, надел чистую тунику, чулки и присоединился к отцу и дяде в гостиной, где у нас была печь.

— Ну а теперь, — заявил я, — я хочу послушать о ваших путешествиях. Обо всех землях, где вы побывали.

— Великий Боже, опять! — простонал дядя Маттео. — Мы больше не будем ни о чем рассказывать.

— У нас достаточно времени, чтобы сделать это позже, Марко, — сказал отец. — Всему свое время. Лучше расскажи нам о твоем собственном приключении.

— Оно уже закончилось, — торопливо ответил я. — И я предпочел бы услышать что-нибудь новенькое.

Однако они не смягчились. Тогда я рассказал им обо всем откровенно — обо всем, что произошло с того момента, когда я бросил первый взгляд на Иларию в Сан Марко, пропустив лишь тот день любви, который мы с ней провели. В результате у слушателей сложилось впечатление, что просто телячье рыцарство заставило меня предпринять столь пагубную попытку стать bravo.

Когда я закончил, отец вздохнул:

— Любая женщина может довести до греха. Ну да ладно, ты сделал то, что казалось тебе самым лучшим. Тот, кто делает все, что может, делает много. Хотя обстоятельства, конечно же, были трагические. Я вынужден согласиться с условием дожа, что тебе надо покинуть Венецию, сынок. Он мог бы проявить по отношению к тебе большую жестокость.

— Я знаю, — ответил я покаянно. — Но куда же мне отправиться, отец? Где мне искать рай земной?

— У нас с Маттео дела в Риме. Ты отправишься с нами.

— И мне придется остаток жизни прожить в Риме? В приговоре говорилось о вечном изгнании.

И тут дядя повторил то, о чем уже однажды говорил мне Мордехай:

— «Законы Венеции самые справедливые, и им усердно следуют… неделю». И если дожа избирают навсегда, то это означает только, что он будет правителем лишь до конца своей жизни. Когда Тьеполо умрет, его преемник вряд ли станет препятствовать твоему возвращению. Не расстраивайся, что ни делается — все к лучшему.

А отец добавил:

— Мы с твоим дядей везем в Рим письмо от каана Хубилая…[87]

Никогда еще прежде я не слышал таких странных сочетаний звуков и потому перебил отца, чтобы выразить ему свое недоумение.

— Слово «каан» — это титул, он означает «великий хан всех монгольских ханов», — объяснил отец. — Ты, наверное, слышал про Хубилая, его у нас почему-то ошибочно называют великий хан Катай.

Я в изумлении вытаращился на батюшку.

— Вы встречались с монголами? И выжили?

— Встречались и со многими подружились. Наиболее влиятельный наш друг, пожалуй, сам каан Хубилай, который управляет самой большой империей на земле. Он попросил нас отвезти Папе Клименту его послание…

Отец продолжил свои объяснения, но я уже не слушал. Я смотрел на него, открыв рот, выпучив глаза от изумления и восхищения, и думал: «И это мой отец, которого я уже давным-давно считал мертвым… Этот самый обычный с виду человек заявляет, что является посредником между правителем варваров и Святейшим Папой!»

В заключение он сказал:

— …Ну а потом, если Папа даст нам сотню священников, которых просит прислать Хубилай, мы отправимся с ними на Восток. Мы снова вернемся в Китай.

— А когда мы поедем в Рим? — спросил я.

— Ну… — сказал он застенчиво.

— После того, как твой отец женится на твоей новой матери, — ответил дядя. — Это значит, что придется подождать, пока священник сделает оглашение.

Но его брат возразил:

— Да нет, Маттео, так долго ждать вряд ли придется. Поскольку нас с Фьорделизой едва ли можно назвать молодыми, мы ведь оба вдовеем, padre Нунзиата, возможно, освободит нас от процедуры трех оглашений.

— Что еще за Фьорделиза? — спросил я. — И не слишком ли поспешно ты все решил, отец?

— Ты ее прекрасно знаешь, — сказал он. — Фьорделиза Тревани, наша соседка, владелица дома, который находится ниже по каналу.

— Да. Она приятная женщина. И между прочим, была лучшей маминой подругой.

— Если ты собираешься этим пристыдить меня, Марко, я напомню тебе, что твоя мать уже в могиле, так что нет нужды завидовать, ревновать или разбрасываться обвинениями.

— Это правда, — сказал я и дерзко добавил: — Но ты не носишь lutto vedovile[88].

— Твоя мать уже восемь лет как мертва. И по-твоему, я должен теперь надеть траур и носить его в ближайшие двенадцать месяцев? Я не так молод, чтобы позволить себе скорбеть целый год. К тому же и донна Лиза не bambina[89].