Княгиня Ольга и дары Золотого царства - Елизавета Дворецкая

О замыслах на этот счет самого Святослава, в случае удачных переговоров о его браке с дочерью Константина, Эльга пока молчала.

Каждую неделю за Эльгой приезжал Даниил-Даглейк, с вестиаритами-«львами» и поклоном от Саввы. Эльга скоро поняла, что, посылая за ней личного помощника-оптиона, этериарх выражал ей свое расположение. Иной раз он и сам встречал княгиню на причале Боспория: в те дни, когда патриарх приглашал ее не в свои покои, а в сад какого-нибудь из городских знаменитых монастырей или храмов. Бывало, что Савва провожал русов до Маманта и получал приглашение со своими людьми пообедать с ними. Сидя в триклинии с Мистиной и другими послами, он пил разведенное водой вино, толковал о походах, рассказывал о сражениях с сарацинами и полученных наградах. Беседы с ним заметно помогали русам разобраться в здешней жизни.

Именно у него в руках они впервые увидели чудную вещь: маленькие вильца, рогатинку величиной не более поясного ножа, на рукояти узорной белой кости. Отрезав кусочек мяса, Савва затем отравляя его в рот не тем же ножом, как Эльга и княгини, не руками, как отроки, а накалывал на зубцы рогатинки.

– Это пируни, – пояснил он. – Не удивляюсь вашему удивлению, ибо помню, что у нас на севере такого баловства не водится. Но советую тебе, королева, и твоим людям обучиться пользоваться пируни. Весьма возможно, что василевс пожелает дать обед в твою честь – так принято даже для послов, а для особы твоего положения и тем более. Не очень красиво будет выглядеть, если василевс и его приближенные будут брать мясо пируни, а ты – руками. Посчитают вас за диких людей.

– Всегда так ели, и ничего… Дай-ка попробовать, – решилась Эльга.

Савва Торгер протянул ей серебряные вильца. Она вонзила зубцы в кусок мяса, но едва она попыталась его поднять, как тот соскользнул обратно в миску.

– Вот так! – Савва показал, как повернуть кисть руки.

Она взяла орудие по-другому и попробовала еще раз.

– Подхвати снизу ножом, – посоветовал Савва.

Эльга поддержала кусок ножом снизу и подняла над столом. На этот раз удалось донести до рта. Было неудобно: рука не привыкла.

– А дай я! – Сидевшая рядом Володея отобрала вильца и бойко ткнула в мясо, но уронила его на колени, едва подняв, и с досадой отбросила рогатинку на стол: – Вот еще, выдумки какие! Ничего же эти греки по-людски сделать не могут!

Тем не менее Эльга приказала передать купцам, чтобы отыскали на городском торгу с десяток таких рогатинок – «пи-ру-ни», – и каждый день заставляла княгинь и послов есть ими хоть понемногу, пока привыкнут. «Лучше сейчас куски на подолы роняйте, пока можно рушник подстелить, чем у василевса за столом опозоритесь!» – сказала она, и пришлось послушаться. А отроки пусть едят как знают, им с василевсом не сидеть.

Кроме женщин и других оглашенных, так же неизменно Эльгу сопровождали то Олег Предславич, то Мистина. Древлянский князь крестился давно и в наставлениях не нуждался, но не мог упустить случай побеседовать с главой церкви; Мистина порой тоже слушал, что вещает гостям патриарх, а то, имея собственного толмача, беседовал с кем-то из служителей патриаршего двора. С сотниками «львов»-вестиаритов они уже скоро стали приятелями.

Неделя шла за неделей, и Эльга больше не возмущалась задержкой. Патриарх приглашал ее на будние дни, в свое свободное время, и они, в обществе женщин Эльгиной свиты, то сидели в его покоях, то прогуливались по огромным, широким, как луга, галереям второго яруса собора. Это место, называемое «катехумений», предназначалось для оглашенных и женщин. Здесь пол тоже украшали богатые мозаичные изображения. На галерею вел широкий пологий всход, вымощенный камнем: из века в век греческие царицы, все эти Евдокии и Феодоры, проезжали по нему в носилках, несомые шестерыми рабами. На каменном ограждении были высечены сотни имен – таким образом молящиеся пытались оставить Господу вечную память о себе, непрекращающуюся, запечатленную в камне свою мольбу о Божьей милости. Сколькие из них давным-давно закончили земной путь, а имена их, как забытые свечи, все взывали к Богу, когда душа давно уже нашла дорогу в блаженство или муку…

Рассматривая надписи, Эльга два-три раза натыкалась на знакомые знаки: это оказались не греческие буквы, а руны. Хальвдан… Арне… еще какой-то Сиг… – дальше неясно. И до нее люди, привыкшие у себя дома видеть лишь деревянные дома под дерновыми крышами, стояли на этом месте, наблюдая, как пронзенное тонкими лучами света пространство храма оживает, полнится голосами агиософитов, поющих во славу Господа так сладко, как по силе только ангелам.

– Почему здесь не служат каждый день? – спросила она однажды, глядя сквозь строй каменных столпов в мерцающую золотом полутьму храма. – Ведь это истинное Царствие Небесное, здесь должно хвалить Бога беспрестанно!

– Мы бы так и делали, будь то угодно василевсу, – суховато ответил Полиевкт.

– Как? – Эльга даже остановилась и повернулась к нему. – Ему неугодно?

– Ежедневные службы совершаются в дворцовых церквях – Богоматери Фаросской и Святых Апостолов. А чтобы ежедневно служить в Софии, нам понадобились бы сотни новых служителей и литр восемьдесят золота каждый год.

– Сколько это – восемьдесят литр? – Эльга умела считать сокровища только в марках и гривнах.

– Более пяти с половиной тысяч номисм. Василевс же изволит жаловать нам куда менее.

Эльга помолчала. В минувший год она уже давала Ригору средства для улучшения деревянной церкви Святого Ильи на Ручье. Ее построили купцы-христиане, они же приносили дары, позволявшие кормиться священнику, покупать свечи, изготавливать просфоры. Подарила два дорогих сосуда, попавших в лари киевских князей из каких-то ограбленных греческих же церквей, и хорошую новую паволоку на алтарный покров. Однако киевскую церковь смешно было сравнивать не только со Святой Софией, но и с самой захудалой греческой церковкой, где все же имелись каменные своды, иконы, стенная роспись, светильники и свечи. И сколько угодно красного вина для причастия. Здесь это считалось обычным питьем даже для рабов, а вот в Киеве, как рассказывал Ригор, порой приходилось как величайшую драгоценность оберегать последнюю запечатанную воском корчажку для праздника Пасхи и раздавать верующим в крошечной младенческой ложечке.

Но разве это дело для церкви стольного города, где есть княгиня-христианка? Уже в ближайшем будущем этому надлежало измениться – и самым решительным образом. Нужны будут иконы, покровы, сосуды, светильники, свечи, даже певчие – все, чтобы привлечь в церковь как можно больше киевлян. Только так Эльга могла передать им то чувство близости Царствия Небесного, какое пережила недавно сама. Нужны священнослужители. Сначала – для Святого Ильи, а потом – и для других церквей. В Киеве, в Чернигове, Смолянске и Свинческе, в Ладоге…

Но как? Откуда в греческих церквях появляются все эти сокровища?

Вспомнился рассказ Вонифатия: дескать, венцы царские принес ангел Господень. Эльга колебалась: может быть, когда она крестится, ангелы Господни принесут и ей иконы, покровы, золотые кресты и чаши? Ведь и она, как святой Константин, будет первой христианкой на русском престоле!