Муссон - Уилбур Смит

— Я не хотела огорчать тебя, — жалобно сказала она. — Я хотела быть с тобой, но ничего не могла с собой поделать.

— Не надо объяснять, — сказал он, — я знаю.

Он целовал ее лицо, целовал лоб и глаза, пока не нашел наконец рот. Вначале ее губы были плотно сжаты, потом медленно раскрылись, как мясистые лепестки экзотического цветка, горячие, влажные и полные нектара, и у него закружилась голова. Он хотел ее всю, хотел ртом вобрать всю ее суть.

— Мы здесь в безопасности, — уверял он ее. — Сюда никто не спустится.

Продолжая нашептывать успокоительные слова, чтобы отвлечь, Том вел Каролину к «ложу» из шелковых мешочков.

— Ты такая красивая. — Он осторожно попробовал опрокинуть ее на спину. — Я думал о тебе каждую минуту.

Она покорно позволила уложить себя на шелковые мешочки с порохом. Голова ее запрокинулась, и Том поцеловал Каролину в шею, осторожно развязывая ленту, державшую у горла ночную сорочку. Инстинкт предупреждал его: не торопись, пусть все происходит медленно, пусть она делает вид, что ничего не происходит.

Том прошептал:

— У тебя волосы как шелк, и пахнут розами.

Но пальцы его действовали легко и быстро.

Из-под ночной сорочки показалась одна ее грудь, и Каролина, оцепенев, прошептала:

— Мы не должны этого делать. Остановись. Пожалуйста.

Грудь у нее была очень белая и гораздо больше, чем он ожидал. Том не пытался коснуться ее, хотя она мягко прижималась к его щеке. Он продолжал обнимать и успокаивать девушку, пока не почувствовал, что ее тело снова расслабилось. Она одной рукой обхватила его за шею. Взяла за собранные в хвост волосы и потянула так сильно, что у него от боли выступили слезы. Но он не возражал против боли.

Словно не понимая, что делает, Каролина воспользовалась зажатыми в руке волосами Тома, чтобы направлять его. Ее теплая мягкая грудь так сильно прижалась к его щеке, что он не мог вдохнуть. Потом он открыл рот и взял в него сосок, во рту оказавшийся упругим и твердым. Так его научила делать Мэри. Она это называла «кормить младенца».

Каролина издала тихий гортанный стон и принялась раскачиваться, словно Том и вправду был младенцем. Он ритмично сосал, а Каролина закрыла глаза и легко улыбалась.

— Потрогай меня, — прошептала она так тихо, что он почти не разобрал слов. — Потрогай, — повторила она. — Как раньше.

Ее сорочка задралась выше бедер, и она раздвинула колени. Том протянул руку, и Каролина вздохнула.

— Да, вот так.

И начала тереться бедрами, словно сидя на бегущем пони. Прошло несколько минут, и ее спина изогнулась, каждая мышца в мягком теле напряглась.

«Словно натягиваешь лук, — подумал Том, — когда стрела готова вылететь».

Неожиданно Каролина задрожала и вскрикнула, удивив его, потом обмякла у него в руках, как мертвая. Он испугался. Посмотрел ей в лицо и увидел, что оно раскраснелось, глаза закрыты, а на верхней губе выступили капельки пота.

Каролина открыла глаза и посмотрела на него. Потом вдруг отпрянула и открытой ладонью ударила по щеке.

— Я тебя ненавижу! — яростно прошептала она. — Ты не должен был заставлять меня приходить сюда. Не должен был так касаться меня. Это все ты виноват!

И она разрыдалась.

Том изумленно отодвинулся, но прежде чем он пришел в себя, Каролина вскочила. Шорох сорочки, шлепанье босых ног по палубе; дверь погреба распахнулась, и Каролина побежала по проходу.

Прошло немало времени, прежде чем Том опомнился от удивления и смог пошевелиться. Все еще ничего не понимая, он погасил лампу и старательно закрыл дверь порохового погреба. Надо найти возможность вернуть ключ в стол отца, но особой спешки нет. Пока ничто не говорит о том, что отсутствие ключа в ящике обнаружено. Однако носить его с собой слишком опасно… и он вернул ключ на место над дверной перемычкой.

Проходя мимо двери Каролины, он обнаружил, что дрожит от возмущения и гнева. Ему нестерпимо хотелось распахнуть дверь и высказать девушке все, что он думает. Но он сумел сдержаться и добрался до своего тюфяка на орудийной палубе.

Здесь его ждал Гай, молчаливая неподвижная тень у лафета.

— Где ты был? — шепотом спросил Гай.

— Нигде. — Том был захвачен врасплох и ничего лучше не придумал. — На носу.

— Тебя не было с семи склянок, почти два часа, — мрачно сказал Гай. — Должно быть, все ведро заполнил. Осталось место для других?

— Иди на палубу! — угрожающе начал Том, но осекся. — Я не обязан тебе докладывать. Ты мне не опекун.

Он бросился на тюфяк, свернулся клубком и натянул одеяло на голову.

«Глупая шлюшка, — горько думал он. — Пусть упадет за борт и ее сожрут акулы, мне все равно».

«Серафим» шел постоянным курсом на юго-запад, не укорачивая паруса звездными ночами. Каждый день в полдень Том вместе с другими офицерами приходил на ют и, пользуясь собственным бэкстафом, подарком отца, наблюдал за прохождением солнца, чтобы определить корабельную широту. Отец и Нед Тайлер одновременно наблюдали за солнцем и сопоставляли результаты. В один незабываемый полдень Том закончил сложные вычисления и поднял голову от грифельной доски.

— Ну, сударь? — спросил отец со снисходительной улыбкой.

— Двадцать два градуса шестнадцать минут тридцать восемь секунд южной широты, — неуверенно ответил Том. — По моим расчетам, мы всего в нескольких милях севернее тропика Козерога.

— Большая ошибка, господин помощник?

— Действительно, капитан. Не менее десяти секунд.

— У меня — пятнадцать секунд. — Лицо Хэла смягчилось. — Нет необходимости применять к нему кошку?

— Не в этот раз, — ответил Нед с одной из своих редких улыбок.

Разница в подсчетах составляла не более нескольких морских миль океанских просторов. Никто не мог бы сказать, чьи именно вычисления верны.

— Отлично, парень. — Хэл взъерошил волосы сына. — Мы еще сделаем из тебя моряка.

Весь остаток дня Тома согревало удовольствие, которое принесли ему эти слова.

По пересечении тропика Козерога погода резко изменилась. Корабль вступил в область дождей Южной Атлантики, все небо заполнили темные грозовые тучи, их гигантские верхушки напоминали наковальню Вулкана, божественного кузнеца. Темное брюхо туч освещалось вспышками молний. Гром обрушивался, как удары молота богов.

Хэл приказал убавить паруса и передал на «Йомен» сигнал: «Не отрывайтесь». Солнце зашло за тучи и окрасило их багрянцем, как кровью, и на корабли обрушился водопад дождя. Сплошные потоки воды так сильно хлестали по палубе, что заглушали голоса и не давали ничего разглядеть. От одного борта до другого не видно было ничего, кроме ревущей водяной завесы. Вода не успевала выливаться через шпигаты, моряки стояли в ней по колено.