Хронолиты - Роберт Чарльз Уилсон

Изможденные люди выстроились по обеим сторонам дороги, пытаясь поймать попутку и уехать. Автостоп тут запретили пятьдесят лет назад, и попутчиков подбирали очень редко. Но этим людям (почти сплошь мужчинам) было уже все равно. Они стояли неподвижно, как пугала, и только щурились от света фар.

Я надеялся, что Кейт переночует в безопасном месте.

Доехав до окраин Миннеаполиса, я зарегистрировался в мотеле. Портье, похожий на старую черепаху, выпучил глаза, когда я достал из бумажника наличные.

– Мне придется идти с этим в банк, – заявил он.

Так что я накинул полсотни за беспокойство, и он был так любезен, что не стал обрабатывать мои личные данные. В номере, который мне достался, был закуток с кроватью, бесплатный терминал и окно с видом на парковку.

Мне отчаянно хотелось спать, но прежде нужно было поговорить с Дженис.

На звонок ответил Уит.

– Скотт, – сказал он приветливо, но не без радости в голосе, да и выглядел так, будто ему тоже не мешало выспаться. – Ты, наверное, звонишь по поводу Кейтлин. К сожалению, новой информации нет. В полиции считают, что она до сих пор в городе, так что есть повод для некоторого оптимизма. Само собой, делаем все возможное.

– Спасибо, Уит, но сейчас мне нужно поговорить с Дженис.

– Уже поздно. Терпеть не могу ее беспокоить.

– Я быстро.

– Хорошо, – ответил Уит и отошел от терминала.

Через несколько секунд появилась Дженис, на ней была ночная рубашка, но сна ни в одном глазу.

– Скотти, – сказала она, – я пыталась дозвониться тебе, но никого не было дома.

– Все в порядке. Я в городе. Мы можем встретиться завтра и поговорить обо всем?

– Ты в городе? Тебе не обязательно было так далеко ехать.

– А по-моему, обязательно. Уделишь мне часок? Я зайду или…

– Нет, – ответила она, – я сама встречусь с тобой. Где ты остановился?

– Здесь мне бы не хотелось. Как насчет того маленького стейк-хауса в Дукейне, ты помнишь?

– Думаю, он по-прежнему работает.

– Давай в 12?

– Договорились.

– Постарайся поспать, – сказал я.

– Ты тоже, – она запнулась. – Уже четыре дня, Скотти. И четыре ночи. Я думаю о ней постоянно.

– Мы поговорим об этом завтра, – ответил я.

Это большая разница – видеть человека на экране телефона и встречаться с ним в реальности. За последние пару месяцев я звонил Дженис раз шесть, но едва узнал ее, когда она вошла в двери стейк-хауса.

Думаю, больше всего ее изменило сочетание достатка и страха.

Несмотря на экономический кризис, Уит преуспевал. На Дженис был явно дорогой твидовый костюм синего цвета и куртка, но вид у нее был такой, словно эти вещи она выхватила из шкафа не глядя – воротник помят, карманы расстегнуты. Глаза у нее покраснели и опухли, под глазами – серые мешки.

Мы обнялись – приветливо, но без особой теплоты. Она села на стул напротив.

– Никаких новостей, – сказала она и коснулась сумочки, где, без сомнения, лежал ее телефон. – Полицейские обещали позвонить, если что-то выяснится.

Она заказала салат, но к еде не притронулась, зато «маргариту» пила даже слишком жадно. Неплохо было бы поговорить о чем-то другом, но мы оба понимали, ради чего мы тут.

– Хочу еще раз помочь тебе пройти через все трудности, – произнес я. – Ты согласишься?

– Да, – ответила она. – Я не против, но, Скотт, ты должен рассказать мне, что собираешься делать.

– Что я собираюсь делать?

– Ну… со всем этим. Потому что сейчас все в руках полиции, и если ты подключишься слишком рьяно, могут возникнуть проблемы.

– Я ее отец. И думаю, что имею право знать.

– Знать, да, конечно. Но не вмешиваться.

– Я не собираюсь вмешиваться.

Она вымученно улыбнулась:

– Почему я не могу в это поверить?

Я начал было расспрашивать ее, но Дженис прервала:

– Нет, подожди минуту. Хочу отдать тебе кое-что.

Она вынула из сумочки большой конверт и передала его мне. Внутри оказалась недавняя фотография Кейтлин. Дженис отпечатала снимок на мелованной бумаге, он вышел четким и рельефным.

В свои шестнадцать Кейт была довольно высокой и несомненно хорошенькой. Судьба избавила ее от проклятия подростковых прыщей и, судя по невозмутимому выражению лица, заодно и от подростковой неуклюжести. Вид у нее был несколько угрюмый, но здоровый.

Я не сразу понял, что необычного было в этом снимке. Потом сообразил: ее волосы. Кейт заплела свои темно-русые волосы в косу, открыв уши.

Оба уха.

– Это ты подарил ей, Скотт. И я хотела поблагодарить тебя.

Разумеется, протеза внутреннего уха не было видно, но и пластические хирурги поработали безупречно. Как и положено. Это было не искусственное ухо, генетически это был ее орган, выращенный из ее собственных стволовых клеток. Не осталось никаких шрамов, кроме едва приметной линии шва. Но еще много лет после операции она испытывала неловкость.

– Знаешь, когда сняли бинты, оно было еще пунцовым, но чудесным. Словно свежая роза.

Я был рядом во время операции, но не присутствовал на «торжественном открытии». Оно совпало с кризисом, вызванным прибытием в Дамаск, и я тогда был там вместе со Сью. Дженис продолжала:

– Я сказала ей, что она красавица, – прямо там, в больнице, в присутствии врача и медсестер. Она повела головой, словно не понимала, откуда доносится мой голос. Нужно время, чтобы приспособиться. Знаешь, что она мне сказала?

– Что?

Одинокая слезинка скатилась по щеке Дженис:

– Она сказала: «Не нужно так кричать».

Проблемы начались, рассказывала Дженис, когда Кейтлин не вернулась домой после собрания молодежной группы.

– Что еще за молодежная группа?

– Всего лишь… ну… – Дженис замялась.

– Ты должна мне все честно рассказать, иначе какой во всем этом смысл? – сказал я.

– Это молодежное отделение организации, в которую входит Уит. Пойми, Скотт. Это не про-Куановское движение. Просто люди обсуждают возможные альтернативы вооруженному конфликту.

– Господи Иисусе! – ответил я. – Дженис, Уит – медноголовый?

Не так давно газеты возродили словечко времен Гражданской войны – медноголовые[19], как оскорбительную издевку над различными движениями куанистов.