Открытие Франции. Увлекательное путешествие длинной 20 000 километров по сокровенным уголкам - Грэм Робб
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Новый врач живет в «одном из самых удобных домов Йонвиля». Удобство состоит в том, что в доме есть своя прачечная, кухня с кладовой для продуктов, гостиная, чердак для хранения яблок и беседка в нижней части сада. Этот необычный особняк был построен по чертежам врача-поляка, у которого был «экстравагантный» образ мыслей. Этот врач сбежал из Йонвиля, и больше его никто не видел. Эмма Бовари, жена нового врача, – внучка пастуха и дочь фермера, но получила образование в монастыре и хочет от жизни большего, чем то, что доступно женщине ее общественного положения. Поэтому она считает свой дом маленьким и грустным.
С 1835 года Йонвиль соединен с внешним миром дорогой. Иногда извозчики, которые везут седоков или грузы из руанского порта во Фландрию, проезжают по этой дороге, чтобы сократить путь. У горожан есть даже ежедневный дилижанс до Руана. Он напоминает«желтую колоду, которую втащили на огромные колеса». Эти колеса уродуют пейзаж и брызгают на пассажиров грязью. Водитель этой «Ласточки» (так называется дилижанс), чтобы заработать дополнительные деньги кроме своей зарплаты, организовал что-то вроде зародыша службы доставки грузов из города: он привозит рулоны кожи башмачнику, шляпы для торговца тканями, железо для кузнеца и селедку для его любовницы. Несмотря на эти свидетельства прогресса, город по-прежнему находится в добровольном плену у своего географического положения. Йонвиль расположен между пахотными землями и пастбищем, но вместо того, чтобы улучшать пашню, горожане упорно держались за пастбище, хотя и недооценивали его значение; ленивый маленький город повернулся спиной к равнине и продолжал расти в естественном для него направлении – в сторону реки.
Прогрессивный буржуа, чье существование не зависело напрямую от земли, – например, городской аптекарь господин Оме, – мог позволить себе с наслаждением рассуждать о глупости крестьян: «Дай Бог, чтобы наши фермеры изучили химию или хотя бы внимательнее прислушивались к советам науки!» Но улучшение почвы стоит дорого, а скотина – живое существо, утешение для души. Крестьянка могла бы вложить деньги в удобрение и увеличить урожай зерна, но зачем ей рисковать своими средствами к существованию на изменчивом рынке? Цены на зерно еще менее надежны, чем погода. Свинья в хлеву стоит больше, чем обещание городского торговца.
Только люди, которые имеют больше одного источника пищи, могли использовать выражение «держаться за старые привычки» как оскорбление. Мелкие арендаторы из Йонвиля имели достаточно оснований быть осторожными. Примерно в то время, когда происходит действие романа, в маленьком рыночном городке Ри, который, очевидно, послужил Флоберу прототипом для Йонвиль-л’Аббэ, женщина жаловалась властям, что она и ее дети умирают от голода.
Если бы Йонвиль или Ри были теснее связаны с большим городом Руаном, который, в свою очередь, был связан рекой Сеной с Парижем и портами Ла-Манша, у них было бы больше причин волноваться за стабильность своего существования. В беспокойные времена военные уполномоченные и гражданское население высасывали все соки из малых городов и деревень, находившихся в зоне снабжения больших городов. Прогресс сельского хозяйства может создавать дополнительный продукт и поощрять инвестиции. Но он также может создавать избыточный спрос, а транспортная сеть – мощный насос, способный выкачать из региона все, что он производит. Те, кто выращивал пшеницу и виноград, изменяясь, становились более приспособленными к современному миру, но и более уязвимыми. В более бедных местностях Южной Франции основной сельскохозяйственной культурой был каштан. Его плоды не пользовались большим спросом и требовали больших затрат на перевозку, а потому эти районы были в безопасности: сделанные на зиму запасы оставались на месте. Городские поселения, расположенные в труднодоступных местах, например Гатин в Пуату, были населены не дураками. Правительственные чиновники зря посчитали их жителей глупыми, когда после революции приехали в эти места восстанавливать пути сообщения и обнаружили, что, «как только бургада (крупный поселок) и даже город чувствовали себя под угрозой, они уничтожали все свои мосты».
До появления железных дорог экономическая изоляция была одновременно и слабостью и силой. Страна состояла из отдельных территорий и была населена племенами; и эта ее структура позволяла ей уцелеть даже при периодических частичных распадах. Сам Флобер жил в большом доме в городке Круасе, расположенном на берегах Сены, на 3 мили ниже по течению от Руана. Круасе находился на одной из самых больших проезжих дорог европейской истории. Он видел христианских миссионеров, захватчиков-викингов и нормандских пиратов. Он видел корабль, который в 1840 году вез во Францию пепел Наполеона. Из своей беседки на берегу реки Флобер мог смотреть на туристские суда, проплывавшие по Сене, и на пароходы и баржи, направлявшиеся в Париж или Гавр. А однажды зимним днем 1870 года он увидел, «как блестит под солнцем острие прусской каски на отмели, которая тянется вдоль берега в Круасе». Полтора месяца пруссаки занимали его дом, пили его вино и читали его книги. Франко-прусская война стала для Флобера личной и финансовой катастрофой. Он умер почти банкротом, потому что отдал почти все свое полученное по наследству имущество мужу племянницы, руанскому импортеру стройматериалов, бизнес которого сильно пострадал от войны.
А в маленьком городке Ри жизнь в это время шла почти так же, как раньше. Примерно в то время, когда дом Флобера занимали пруссаки, в Ри были почта, бумагопрядильная фабрика и бюро благотворительной помощи, где раздавали милостыню беднякам. В Ри даже было училище, основанное местным аптекарем, господином Жуаном, где местные дети изучали основы сельского хозяйства. «Тот, кто работает в поле, ничего не знает о составе удобрения, – писал господин Жуан в прогрессивном научном журнале. – Даже простейшие понятия физики и химии сельского хозяйства ему совершенно неизвестны». Но прогресс все же оставил этот маленький город в покое. Всегда будут существовать люди, похожие на старую крестьянку из «Госпожи Бовари», которая больше полувека прослужила на одной и той же ферме и считала, что разумно вложит свои деньги, если отдаст их священнику, чтобы он молился за ее душу.
Теперь, когда многие малые сообщества пытаются защититься от последствий глобальной торговли и экономической миграции, кажется не таким уж невероятным, что Францию скреплял муравьиный труд мелких арендаторов-крестьян, а не широкомасштабные планы Наполеона Бонапарта, Наполеона III или Франсуа Миттерана. Задолго до появления тех грандиозных планов освоения новых земель, которые были разработаны в годы Второй империи, землю Франции расчищало и осваивало большинство населения этой страны – фермеры, крестьяне-издольщики, наемные работники и сборщики колосьев или остатков винограда.
Миллионы людей, казавшихся администраторам такими упрямыми и неумелыми, занимались загадочной деятельностью, которая получила название «кое-как доводить дело до конца». Вероятно, самый подходящий для нее экономический термин – «перекрестное субсидирование». Мало кто из этих людей, за исключением кузнецов, мог заработать себе на жизнь всего одним занятием. Крестьянин мог иметь свой участок земли и еще работать на кого-нибудь поденщиком, виноградарь мог также быть ткачом. В Альпах один и тот же крестьянин, работая в разное время года на разных маленьких участках земли, мог быть огородником, работающим на продажу овощей, садоводом, виноградарем, овцеводом, торговцем пиломатериалами и посредником по продаже шкур и рогов. Пастухи и пастушки имели время зарабатывать на жизнь многими другими занятиями: они делали сыр (а некоторые делают и до сих пор), плели соломенные шляпы, вязали одежду, вырезали разные предметы из дерева, охотились, занимались контрабандой, выращивали собак, искали драгоценные камни, служили проводниками для солдат, исследователей и туристов, сочиняли песни и рассказы, играли на музыкальных инструментах (музыка «развлекает овец и отпугивает волков») и служили посредниками между этим миром и миром будущим, загробным – как Жанна д’Арк и Бернадетта Лурдская.