Милая - Рене Карлино

Моя так называемая семья очень помогала мне, пока у меня была сломана нога. К середине августа я избавилась от костылей и гипса. Дженни была всецело занята подготовкой к свадьбе. С помощью Тайлера я отговорила ее, оттого чтобы назначить свадьбу на Хеллоуин. Они решили устроить ее в сентябре, на свежем воздухе.

Я начала привыкать к своей новой жизни, хотя временами все еще ощущала себя наблюдателем, смотрящим на все со стороны. Я видела, что люди вокруг меня живут настоящей жизнью. Уилл много работал и по-прежнему выступал с концертами под чужим именем, о чем не говорил ни единой душе до того момента, пока это не становилось свершившимся фактом. Я же чувствовала, что живу здесь и сейчас, только когда играла. Мы с Уиллом придумали кучу фортепианных фонограмм для его песен. Он никогда не скупился на похвалы, когда мы играли вместе, что вселяло в меня уверенность в том, что я действительно должна заниматься музыкой. Он стал приносить домой разные инструменты, я откопала отцовскую гитару и банджо, и мы с Уиллом проводили время, валяя дурака в нашей маленькой кустарной студии. Я в самом деле наслаждалась таким времяпрепровождением и знала, что он – тоже. Однажды вечером, выпив немного текилы и вдоволь наигравшись джаза, Уилл сказал мне, что, по его мнению, в тот момент, когда мы играем, между нами возникает «мистическая алхимия». Я не могла не согласиться. Он никогда не делился со мной подробностями об обхаживающих его фирмах звукозаписи, но я знала, что вокруг имени Уилла поднялась шумиха, потому что ему без конца звонили и назначали встречи. Мне не хотелось, чтобы нашим сеансам пришел конец, но я понимала, что Уилл в конечном счете съедет от меня.

– Их сделали твои родители, – сказала Марта, отмывая тарелки в большой раковине в глубине кафе.

Я сдувала пыль с керамических кружек ручной работы, которые нашла надежно спрятанными в кабинете. Они были красивыми и непохожими друг на друга, у каждой был свой собственный уникальный рисунком. Я подумала, как это возможно. А потом, перекрывая звон тарелок и шум водопроводной воды, крикнула:

– Когда? В те пять дней? Когда моей маме было девятнадцать лет?

Посмотрев на меня, Марта ни произнесла ни слова. Думаю, она поняла свой промах, и я тоже.

Одна из кружек упала на пол и разбилась, когда я рассеянно поставила ее на край стойки.

– Черт побери!

Марта подошла ко мне, чтобы помочь собрать осколки. Подобрав дно кружки, я увидела между инициалами родителей сердечко с надписью. Положив осколок на место, я подпрыгнула.

– Я сейчас вернусь. – Выбежав в дверь, я понеслась к себе домой. Пробежав мимо Уилла, стоявшего у кухонного стола, я подлетела прямо к чулану и рывком дернула большую коробку, где лежали отцовские фотографии и документы. Стоя на коленях на полу своей спальни, я торопливо перебирала содержимое коробки до тех пор, пока на наткнулась на конверт из оберточной бумаги. Выдернув металлические скобы, я открыла клапан и перевернула конверт вверх тормашками. Оттуда выпали две крохотные коробочки, папка с документами и стопка писем и фотографий. Не знаю как, но я сразу же поняла, что держу в руках своего рода историческое доказательство, которое хранили от меня в тайне.

Сначала я просмотрела фотографии. Там были три черно-белых снимка. На первом крупным планом был изображен мой отец, лежащий на боку в вычурной позе и смотрящий вниз. Из-за его спины выглядывала моя мать, смотревшая прямо в объектив фотоаппарата соблазнительным взглядом. Они оба были очень молоды, и снимок вполне мог быть сделан в те достопамятные пять дней. Я представила себе студию своего отца, похожую на фабрику[21] Энди Уорхола. Мама выглядела так необычно, такой живой и раскованной. У нее были длинные прямые волосы, прекрасно оттенявшие ее чистую кожу, было ясно, что она его муза. На втором снимке мама лежала в кровати без рубашки и кормила младенца. Мои глаза наполнились слезами, когда я осознала, что снимок был сделан в той же комнате, где я сейчас сижу. Эта фотография матери с таким умиротворенным выражением лица сама по себе была подарком, но подарком, который трудно было оценить, потому что в тот момент я все еще была очень расстроена и смущена. На третьем снимке мы втроем лежали на той же самой кровати. Должно быть, мне было полгода, я лежала между матерью и отцом, и оба они смотрели на меня безмятежным взглядом.

К тому моменту, как я добралась до четвертой фотографии, в голове у меня была полная неразбериха. Мать с отцом стояли перед зданием суда. Отец был одет в костюм, что было нехарактерно для него, а на матери было белое платье «колоколом», доходившее до колен. Я мгновенно поняла, что это свадебная фотография. Эти фотографии были свидетельствами тех событий, в реальность которых мне хотелось верить всю свою жизнь, и теперь они были передо мной.

Я начала лихорадочно просматривать папку с документами. Я увидела их свидетельство о браке и свидетельство о разводе. Они поженились за полгода до моего рождения и прожили вместе почти год. В коробочках лежали два обручальных кольца и пара красивых бриллиантовых сережек.

Подняв голову, я сквозь слезы увидела, что Уилл спокойно стоит у двери.

– Уходи, Уилл, – всхлипывая, пробормотала я. По его лицу было видно, что он искренне сочувствует мне, но я вскинула брови, как бы говоря: чего ты ждешь? Он медленно повернулся и ушел, а я продолжала рыдать. Там было два письма, одно, адресованное моему отцу, а второе – мне. Открыв письмо, адресованное отцу, я взглянула вниз. Вместо подписи стояло «Лиззи». Так отец называл мою мать.

Проклиная свою мать, я открыла письмо, адресованное мне.

Когда я закончила читать письмо, у меня раскалывалась голова, а блузка промокла от слез. Я почувствовала тепло, оттого что Марта обнимала меня. Я не заметила, как она вошла, но она поняла, что я страдаю. Она долго держала меня в своих объятиях, не говоря ни слова. Я поняла, что это был выбор моей матери, а не ее родителей. Дело не в том, что мой отец был неверен, а в том, что они были слишком разными, и моя мать не захотела так жить.