Темный ручей - Рэйчел Кейн

Помню тот день, когда она открыла мне дверь. Ее сын убежал из школы, и я нашел его у озера, где он сидел с разбитым носом. Я видел на ее лице облегчение от того, что он нашелся живым, а потом вспышку неприкрытой ярости, порожденную ужасом из-за того, что я мог что-то сделать с ее ребенком. Потом, когда Гвен поняла, что я был искренен и не сделал ничего, помимо того что сделал бы любой ответственный взрослый человек, эта ярость сменилась признательностью.

Я говорил себе, что останусь рядом с ней для того, чтобы собрать улики ее виновности, но с того самого момента это стало неправдой.

«Ты мне нужна» пришло позже, но оно возникало медленно. Исподволь. Вопреки моей воле.

Я не готов к тому, чтобы сказать, что люблю ее. Но хочу признаться сам себе, что это нечто большее, нежели любопытство, симпатия, больше, чем страсть на одну ночь, которая испарится с приходом утра.

Бывают моменты, когда мне кажется, что я знал ее всегда. А потом, как сегодня, случаются мгновения, когда мне кажется, будто я вообще ее не знаю. Словно она – тайна, которую я никогда не разгадаю, окруженная колючей проволокой, терниями и шиповником.

Я думаю о том, что она сказала. Мэлвин Ройял звонил ей. Непонятно, как он раздобыл ее номер, но, опять же, он продолжает сотрудничать с «Авессаломом» – группой, состоящей из самых искусных хакеров во всех Соединенных Штатах, если не во всем мире. Быть может, они увидели меня на записи с камеры наблюдения в магазине, где я покупал нам подменные телефоны. Быть может, проследили нас от агентства по прокату автомобилей, где мы воспользовались фальшивыми документами. Или нашли в отчетах полиции Джорджии. Может быть, может быть, может быть… Бесполезно гадать как, но остается важный вопрос – зачем? Во-первых, как обычно, ради того, чтобы помучить Гвен, – и это сработало. Он выбил ее из колеи. Лишил душевного равновесия.

И это означает, что мы подбираемся к нему все ближе. Мэлвин уклоняется. Пытается сбить нас с толку. Указывает направление «туда», а движется «сюда». Классическая тактика, однако применяемая с ловкостью и уверенностью подлинного маньяка и тем самым внушающая тревогу. Я не могу играть с ним в шахматы; я никогда не видел той безумной доски, на которой он делает ходы. Но понимаю, что на самом деле все это затеяно не ради Гвен. Она – просто фигура, которую он двигает туда, куда ему удобно… или пытается двигать. Она больше не пешка, которой была, когда Мэлвин женился на ней. Теперь она более сильная фигура: ладья, слон, ферзь.

А я? Я – конь. Хожу в непредсказуемом направлении. И именно поэтому после того, как я слышу, что Гвен закрыла и заперла свою дверь, я добываю из своего рюкзака наушники, втыкаю их в разъем ноутбука и включаю видеозапись пытки.

На этот раз я заставляю себя смотреть, не моргая и не останавливаясь. Запись длинная. Целых пятнадцать минут мучений, унижений и ужаса. Человеческая фигура подвешена за руки на цепи и прикована к полу двумя другими цепями. Распятая и беззащитная, способная лишь кричать и истекать кровью. Освещение плохое, камера дергается, но сейчас я смотрю внимательно, отгораживаясь от всех ужасов и сосредотачиваясь на подробностях. «Это не человек, – говорю я себе. – Это эхо. Набор света и тени». Я низвожу страдающего человека к горстке пикселей, точно так же, как некогда низводил Гвен. Убираю все человеческое, потому что лишь так могу смотреть на этот невыразимый ужас – и сохранить рассудок. И высматривать подробности. Обстановку помещения. Все, что я могу использовать, дабы определить возможное место действия, личность жертвы или палачей.

Мое первое предположение – и, я уверен, первое предположение Гвен – совершенно ошибочно. Человек, кричащий, страдающий и умирающий на этой записи, – мужчина.

И это не пытка, совершаемая из чистого садизма. Это допрос.

Я практически не слышу вопросов: звук записался ужасно, с искажением и эхом, и это означает – я быстро заношу в блокнот это наблюдение, – что допрос происходит в каком-то обширном помещении с металлическим покрытием, быть может, в том самом складе, который мы вычислили. Я не могу разобрать и ответов этого человека – к ним примешиваются крики, от которых зашкаливает чувствительность микрофонной мембраны, стоны, кашель и кровавое бульканье. Закрываю глаза и перематываю видео к началу, запуская снова. Слушаю вопросы и ответы.

И наконец-то кое-что разбираю.

«Как давно ты выслеживал нас?»

«Несколько месяцев».

«Ты действительно думал, что мы тебя не поймаем?»

«Прошу вас, хватит, ради бога…»

«На кого ты работаешь?»

Открываю глаза. Я наконец-то разбираю его последний ответ. Всего одно слово. Имя. Записываю его, откидываюсь на спинку кресла и смотрю на это имя.

Потом беру телефон и звоню Майку Люстигу. Уже поздно – почти два часа ночи, – но я знаю, что он ответит. И Майк отвечает со второго гудка. Его голос звучит вполне бодро.

– Ты знаешь, сколько сейчас времени, человече? – спрашивает он, но это его обычная манера здороваться. Я не отвечаю на этот риторический вопрос.

– Тебе знакомо имя Ривард?

Следует долгая, долгая пауза, прежде чем Майк отвечает:

– Их могут быть тысячи, но сейчас мне на ум приходит лишь один: Баллантайн Ривард, владелец «Ривард-Люкс». Был звездой таблоидов в течение… скольких лет? Кажется, сорока́. Заправила эксклюзивной розничной торговли. Пожизненный член клуба миллиардеров вместе с Баффетом, Гейтсом, Трампом… Сейчас уже не первый год сидит, запершись в своей башне.

– Это не может быть кто-нибудь еще?

– Зависит от контекста, но это достаточно редкая фамилия.

– Контекст таков: человек, которого пытают на том видео, вынесенном нами из хижины, сказал, что его нанял некто по имени Ривард. Мы уже знаем, что «Авессалом» специализируется на шантаже. Кто-то столь богатый может стать шикарной целью.

– Может, – соглашается Майк. – И лучше б тебе как следует удостовериться в этом, прежде чем мы отправимся за этим белым китом. Ты уверен, что хочешь и дальше привлекать к делу ее?

– Уверен. – «Ее» означает Гвен. Майк отнюдь не убежден в ее невиновности. Как и большинство людей, он не может понять, каким образом она могла ничего не знать, если Мэлвин притаскивал своих жертв в гараж, находящийся всего-то через стену от ее кухни.

В этом мы расходимся. Я слишком втянулся в то, что происходило в Интернете. Я попал под влияние взаимно подпитывавших друг друга единомышленников, привыкших считать Джину Ройял виновной, – и заглотил эту идею словно наживку. Я был ослеплен собственной ненавистью до того, что продумывал, как именно буду убивать Джину Ройял. Эта смерть не должна была быть милосердной. Эта женщина должна была пережить всю боль и страдания, которые испытала Кэлли. Моя давно потерянная сестра, с которой я так и не встретился, если не считать звонков по скайпу – мы обменивались ими, пока я был в Афганистане. А потом она умерла. Была убита.