Ребенок Бриджит Джонс. Дневники - Хелен Филдинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Конечно, дверь квартиры тоже была заперта. Марк запросто открыл ее кредиткой.
– Надо будет озаботиться более надежным замком… Извини, я прослушал. Что ты говорила?
– Я долго считала, будто прежнему возлюбленному нельзя показывать, что до сих пор любишь его, а то он подумает, что ты до сих пор любишь его.
Марк застыл.
– Марк?
– Да?
– Я тебя люблю.
– Ты меня любишь?
– Да. Прости меня. Пожалуйста. Мне очень, очень стыдно.
– Нет, это ты меня прости.
– Нет, ты.
– Ты виновата ничуть не больше, чем я.
– Нет, больше. Больше. Теперь, когда я жду ребенка, я поняла: и в то утро, и много раз раньше я вела себя как ребенок. А этого делать было нельзя.
– Вообще-то дети ведут себя несколько иначе.
– Верно. Дети не напиваются до беспамятства.
– И слава богу.
Марк улыбнулся и вытащил из моей сумки бутылку шардоне.
– А это ты для малыша приготовила?
– Марк, я пытаюсь сказать, что очень виновата перед то…
– Это нелогично. Потому что я тоже перед тобой виноват. Мы оба должны принести изви…
– Может, я все-таки закончу мысль?
– Я весь внимание.
– Прости меня.
– С этим пунктом мы уже разобрались.
– Марк, послушай! Перестань вести себя как адвокат и как альфа-самец. Вспомни, что в первую очередь ты человек.
Он смутился на секунду – словно его чувство собственного «я» в очередной раз собралось скукожиться.
– Я люблю тебя одного, Марк. Что бы ни случилось, какое бы решение ты ни принял, я все равно буду любить тебя одного. Я уже давно живу на свете. Из всех людей, что встретились мне за довольно долгую жизнь, ты, Марк, самый порядочный, самый добрый, самый умный, самый чуткий, самый душевный…
В его глазах мелькнуло легкое недовольство, и я поспешила добавить:
– А еще ты самый классный, самый красивый, самый остроумный и самый обаятельный.
Марк заулыбался.
– И самый стильный! И самый-самый-самый страстный, нежный и жаркий в постели!
Теперь Марк буквально сиял.
– И я люблю тебя больше всех на свете. Тебя и малыша. И в глубине души я очень, очень надеюсь, что ты – его отец.
Я замолкла на секунду, подумала.
– Правда, Шэз, и Том, и Миранда утверждают, что ты – снобское снобище и отрыжка публичной школы, и вообще не способен к отношениям. И что ты всегда говоришь о работе и не расстаешься с мобильником…
– Не совсем так. У меня мобильник к уху прирос, а еще я палку проглотил, и вообще, эмоционально-недоразвитый, – продолжил Марк с застенчивой улыбкой.
– Ничего они не смыслят, – отрезала я. – Истина в том, что я очень сильно тебя люблю.
– Может, внесешь поправки? Ты любила бы меня, будь я немного: а) остроумнее; б) импульсивнее; в) бесшабашнее; г) обаятельнее; д) …
– Нет, – перебила я. – Я тебя люблю таким, какой ты есть.
– А вот это уже из моей роли.
И тут сработала противопожарная сигнализация.
– Ой! Карри!
– Ты что, КАРРИ готовила? – Марк явно не на шутку перепугался. – Кстати: поздравляю с Днем святого Валентина.
– Нет, не готовила. Только разогревала. Купила в «Розовом слоне». А Валентинов день разве сегодня? Совсем из головы вон. И про праздник, и про то, что карри еще позавчера поставила на режим разогрева! – объясняла я, пытаясь перекричать сигнализацию.
Из микроволновки вырывались клубы едкого дыма.
Каким-то чудом Марк вспомнил код сигнализации; подтвердил – да, сегодня Валентинов день; включил вытяжку в интенсивном режиме; распахнул балконную дверь. Когда сигнализация наконец-то замолкла, Марк извлек из микроволновки расплавленный полистироловый судок с бывшим карри.
– Знаешь, Бриджит, что мне в тебе больше всего нравится?
– Что?
Я приготовилась услышать похвалу либо интеллекту, либо внешности.
– За все время, что я с тобой провел, мне ни разу не было скучно.
– Правда?
Это хорошо или плохо? В смысле, по шкале качеств, за которые любят?
– С тобой, Бриджит, я участвовал в целом ряде опасных для жизни экспериментов. Я бывал охвачен пламенем – фигурально выражаясь, в твоей постели и в прямом смысле – у тебя на кухне. Ты пыталась меня отравить, заставляла терять голову от страсти, доводила до бешенства, разбивала мне сердце, унижала меня. Из-за тебя я попадал в идиотские ситуации и испытывал экстаз; я промокал до нитки и вляпывался в торт. Ты обескураживала меня своей идиосинкразической, но действенной и несокрушимой логикой. Твоей милостью, меня оскорбляли пьяные типы, я участвовал во взломах и драках, смотрел в лицо неминуемой смерти и добивался допуска в тайскую тюрьму, терпел семейные торжества, блевал, краснел перед коллегами – но никогда, ни единой секунды мне не было скучно.
Тут Марк заметил, какое у меня выражение лица.
– Но я же умная, правда?
– Чрезвычайно. Просто на редкость. Ты у меня интеллектуальный гигант.
– И хорошенькая, да? Стройная? – с надеждой уточнила я.
– Прелестная и стройная, как газель. Этакая шарообразная, храбрая газель. Последние восемь месяцев ты проявляла чудеса героизма – совсем одна, ты справлялась и с насущными проблемами, и с призраками прошлого. Но отныне мы будем делать это вместе. Не важно, чье дитя ты носишь. Я люблю тебя; я люблю нашего малыша.
– Я тоже очень люблю вас обоих, – выдохнула я.
Это был лучший в моей жизни День святого Валентина. Мы с Марком заказали еще карри и поужинали у огня (огонь горел в камине). Мы говорили, говорили без конца – о том, что произошло, и о том, почему это произошло. А еще мы строили планы – как у нас все будет. Решили, что до родов Марк поживет в моей квартире – так удобнее, и шуму меньше.
– У тебя уютно, – сказал Марк, соглашаясь. – И кормежка отличная.
Оказывается, про мое увольнение Марку рассказал Джереми, и Марк уже успел переговорить с Ричардом Финчем и Пери Кампос. То, что они сделали, соответствовало букве закона, но – как в конце концов признала Пери Кампос – было неэтично. Марк объяснил мне, как вернуть должность и получить отпуск по беременности. Словом, все стало на свои места. А потом мы отправились в постель. И это было, используя лексикон Миранды, О. Чу. Мительно.
– Ох, Бриджит! Беременные женщины таких штучек не вытворяют, – прокомментировал Марк.
– Вытворяют, еще как вытворяют.
Суббота, 3 марта 14.00.