Перстень царя Соломона - Валерий Елманов

По нынешнему подсчету выходило, что как бы сам купец ни желал обратного, но, чтобы Лея и Рахиль по-прежнему не знали ни в чем нужды и оставались лакомым кусочком даже для высокоученых сыновей ребе, чтобы умница Шлёма и дальше постигал азы благороднейшей из наук, он, Ицхак, должен взять на себя грех предательства и честно поведать обо всем властям, точнее, ее представителю, сидящему напротив.

Поведать как на духу, невзирая на то, что это была та самая власть, которая спустила под лед всех полоцких евреев, живших в городе, не пощадив ни стариков, ни женщин, ни детей. Та самая, которая в своей жестокости забыла о великом праве победителя – праве на помилование слабых. Та самая, которая оказалась столь загадочной, что отвергла не только мольбы – это как раз понятно, ибо кто в этом страшном мире станет слушать причитания детей Яхве,- но и откуп. Напрочь, без колебаний, не став даже прикидывать возможную выгоду. А ведь сулили немало, по тысяче польских золотых за каждую помилованную душу. Если перевести на рублевики, получится, конечно, меньше, триста сорок два и еще один неполный, без пяти алтын, но ведь за каждого.

Да, действительно, в жизни бывают ситуации, где не в силах помочь серебро с золотом. Редко, но случаются, хотя… Может, этого самого золота было попросту недостаточно, только и всего? И если бы отец имел в Полоцке не одну тысячу, а десять, как знать, как знать…

Разумеется, Ицхак с удовольствием промолчал бы. Насолить чрезмерно жадной власти в память об отце приятно само по себе, даже при отсутствии материальных выгод, но сейчас молчание становилось слишком опасным для самого купца.

Понятное дело, что синьора Константино не ждет ничего хорошего, когда он попадет сюда, но что поделать, коли такова воля Яхве. Хотя навряд ли Монтекки его настоящее родовое имя. Да и в том, что Константино итальянец, Ицхак тоже успел усомниться. Даже если он и впрямь покинул родину в глубоком детстве, память должна была удержать и сохранить хотя бы несколько родных слов, а синьор Монтекки не знал и десятка, откликнувшись лишь на одно-единственное, в самом конце разговора, уже прощаясь с Ицхаком и вымолвив «ариведерчи». Хотя теперь-то как раз не имеет значения, кто Константино на самом деле, поскольку он, Ицхак, памятуя о младших сестрах и брате, должен выполнять волю судьбы и сказать улыбчивому незнакомцу от ее Имени «ариведерчи».

Он еще продолжал колебаться, хотя понимал, что одно его молчание уже говорит о многом. Да что там – оно красноречивее, чем сам ответ, что подтвердил и Митрошка:

– Я ведь все равно сведаю, но тогда, выходит, сговор у иноземца с тобой. Стало быть, и говоря иная будет, да не тут, в светлице, а пониже, в темнице,- забалагурил он, продолжая пытливо смотреть на купца, и тот не выдержал.

– Припоминаю. Был такой,- нехотя произнес Ицхак,- В Кузнечихе он мне встретился,- И вздохнул.

Теперь Шлёма сможет спокойно учиться дальше, Лея получит новые бусы, Рахиль – новое платье, а что получит синьор Монтекки, не хотелось даже думать.

– А молчал чего? – гораздо благодушнее осведомился Митрошка.

– Очи мои слабоваты,- сокрушенно вздохнул Ицхак.- Пока вгляделся, пока признал, пока те припоминал… Да и обличьем они не совсем сходятся. Разве что по весу.

– Ладно,- великодушно махнул рукой подьячий,- Ты лучше скажи, точь-в-точь они схожи или как?

– Не все,- уклончиво заметил Ицхак,- Есть такие, что совсем непохожи, есть те, что едины лишь по весу…

– Сколь у тебя всех? – перебил Митрошка.

– Шесть,- лаконично ответил бен Иосиф, мысленно воззвав к богу Авраама и Иакова, чтобы тот помог, пронес, выручил, потому что не на кого больше надеяться бедному иудею.

И услышал Яхве молитвы своего верного раба, заставил Митрошку покопаться в потайном месте где-то под столом, извлечь оттуда мешочек и залезть вовнутрь. То есть этот человек столь сильно понадобился подьячему, что тот даже не стал откладывать расчета на потом. Силы небесные, да что же он совершил? Или это его тайный лазутчик?

Но додумывать эту мысль Ицхак не стал. Иной раз кое-какие знания и впрямь могут облегчить жизнь, но, судя по всему, именно с этим могло получиться чересчур. Как бы оно не облегчило бедного купца на его бедную голову, отделив ее от не менее бедных и несчастных плеч. В Разбойной избе шибко знающих не любят, ох как не любят.

Меж тем подьячий, не говоря ни слова, неторопливо, унимая рвущуюся из груди радость и дрожь в пальцах, один за другим извлекал из мешочка ефимки. Вынув шестой, он неспешно пододвинул кучку серебра по направлению к Ицхаку, извлек седьмой, положил рядом с собой и негромко произнес:

– Теперь свои неси. Немедля…

Думаете, я все выдумал? Ничего подобного. Что касается Ицхака, то впоследствии у меня было время выстроить логическую цепочку, а о ходе своих мыслей Митрошка рассказал сам. На первом же свидании. Так сказать, в рамках ознакомительной беседы. Даже изложил, с чего начал рассуждать и чем закончил. Действительно, логика есть, и вписывается все красиво.

А что до рублевиков, то о них он поведал мне в первую очередь. Как только меня усадили перед ним, первая его фраза как раз касалась денег: «Покамест у меня, мил-человек, из-за тебя одни протори. Эва сколь серебра я за твою голову купчине отвесил. Так что ты уж не серчай на старого, а подсоби, чтоб расходы эти в доходы обернулись. А я тебя тогда ни дите качать не заставлю, да и от прочих тягостей ослобоню».

И голос такой довольный, ни дать ни взять как у кота, который обожрался сметаной – того и гляди замурлычет.

А мне хоть волком вой. Влетел так влетел. Вот уж воистину жизнь – игра. Если повезет, так полосатая, а коли нет – в клеточку. Вместо встречи с любовью – скорое свидание с дыбой, вместо прекрасной незнакомки – подьячий Разбойной избы, а уж какие ждут меня радости в самой ближайшей перспективе – тут и вовсе ни в сказке сказать, ни пером описать.

Вот оно – счастье твое. Целая миска, да еще с верхом. На тебе, Костя, не жалко, жри, да не подавись. Хоть полной ложкой черпай, хоть черпаком, хоть половником.

Ох, думай Костя, да не просто думай, а – побыстрее. Как там сказал этот подьячий? «Завтра поутру я тебя с дыбой нашей ознакомлю». Во как. Знаем мы это знакомство. Пускай видеть не доводилось, но Валерка рассказывал. Что и говорить, дама страстная. Народ от нее визжит в экстазе. Если с непривычки, то человек и после первого свидания с ней не сможет встать на ноги. Да разве она одна в их ведомстве. У них и без нее всякое-разное имеется. В избытке. Мне это тоже посулили: «Не скажешь подлинной, так скажешь подноготную».

А в ушах тихий голос друга, будто он стоит где-то рядом:

«А знаешь, Костя, откуда пошло выражение «речи доподлинные»? Из Разбойной избы шестнадцатого века. Это означает слова, которые подозреваемый тать произнес после битья специальными палками. Длинниками их называют…»

Тоскливо от голоса становится, да что там, прямо скажу – страшно. И ведь уши не заткнешь – не поможет. Разве что головой потрясти – может, выскочит. А голос не унимается, продолжает: