Она слишком любила красное - Алексей Макеев

Я посмотрел ей в глаза и мужественно спросил:

– Вы бы согласились выйти за меня замуж?

Она густо покраснела. Вспыхнувший румянец делал ее только краше.

– Вы женаты, Роман Александрович… – поникшим голосом сказала Людмила. – У вас прекрасная, молодая и красивая жена. Я бы перестала себя уважать, если бы знала, что другому человеку стало из-за меня плохо. Ваша супруга вас очень сильно любит! Можете мне поверить. Как женщина, я чувствую это сердцем.

– Значит, вы не хотите ответить на мой вопрос?

Людмила поднялась с кресла и, держа аптечку в левой руке, посмотрела на меня понурым взглядом.

– Роман Александрович, вы хотите, чтобы я подыскивала себе другую работу? – напрямую спросила она.

Ее вопрос был ушатом холодной воды, вылитой на мою голову.

– Ни в коем случае! – поспешно ответил я. – Как работник, вы меня устраиваете. У меня нет к вам ни объективных, ни субъективных претензий. Прошу прощения, Людмила Геннадьевна! Я больше не стану задавать вам бестактные вопросы.

Она решительно направилась к выходу, но, подойдя к двери, вновь обернулась и, строго посмотрев на меня, укоризненно сказала:

– Очень жаль, Роман Александрович, что вы не замечаете людей, которые вас любят!

Я так и не понял, кого она имела в виду, себя или Викторию?

Возвратившись домой, я все-таки не спешил идти на примирение. Виктория, как я смог заметить, тоже не особо торопилась наладить наши отношения. Она даже не попыталась со мной заговорить. Как бы там ни было, но так больше продолжаться не могло, и мне пришлось сделать первый шаг. Я решил посмотреть на себя со стороны и внезапно пришел к выводу, что могу ошибаться. Если взглянуть в самый корень нашей размолвки, то ведь я сам был во многом виноват. Разумеется, я знал давнюю мудрость: «Если женщина не права – попроси у нее прощения!» Но мне не хотелось вдобавок ко всем неприятностям стать еще и жалким подкаблучником. В любом случае нам необходимо было прийти к обоюдному согласию.

«Сейчас или никогда! – подумал я. – Необходимо утихомирить амбиции. Наша ссора должна закончиться».

Я какое-то время колебался. Я не знал, с чего начать разговор. Наконец я решил пойти по наклонной плоскости, а уж затем – куда выведет интуиция.

– Виктория! – начал я, застав ее в гостиной. – Когда мы разговаривали с тобой по телефону, ты ненароком вспомнила про брачный контракт. Хотелось бы узнать, какую цель ты преследуешь?

Она подошла к окну. Посмотрела сквозь тюлевые занавески на улицу и, не глядя в мою сторону, печально произнесла:

– Ты понесешь колоссальные убытки, если надумаешь подать на развод.

Я не мог не согласиться с ее доводами. У меня не было косвенных доказательств ее измены. Суд присяжных непременно будет на ее стороне и вынесет вердикт в ее пользу.

– Если это тебя так интересует, то можешь обратиться к моему адвокату, – продолжила Вика. – Конечно, в том случае, если твоя позиция останется такой же жесткой. Смотри, Роман, как бы впоследствии тебе не пришлось сожалеть. Ты можешь потерять любящую тебя жену и лишиться довольно-таки крупной части капитала!

– Это угроза?

– Нет. Пока это всего лишь предупреждение. Прежде чем принять окончательное решение, ты должен как следует взвесить все «за» и «против».

Мне пришлось признать, что ее логика имела весомые аргументы. Мне нечем было крыть и нечего было возразить. От понимания собственного бессилия мне не стало легче. Даже наоборот, меня вновь так и распирала злость, ставшая основным придатком моей безысходности.

– Меня такая сторона медали не устраивает! – сказал я.

– Меня тоже.

– Нам необходимо спокойно во всем разобраться.

– Давно пора.

– У тебя есть ко мне существенные претензии?

– Нет, – ответила Виктория и тут же добавила: – Надеюсь, мой милый, у тебя тоже нет ко мне претензий? Наша ссора разбухла, как дрожжевое тесто, а ведь если разобраться, то окажется, что виной всему плод твоих необузданных фантазий. Если хорошенько поразмыслить, то ведь тебе не в чем меня упрекнуть.

Я протестующе взмахнул рукой.

– У меня есть уважительная причина, но у меня нет косвенных улик, – возразил я.

– Но, Роман, не будь же чересчур упрямым! Я ни в чем перед тобой не виновата. Зачем ты обижаешь меня и унижаешь мое человеческое достоинство?

– Разве оно у тебя когда-нибудь было?

Виктория с трудом удержалась от грубости. Я понял, что хватил лишнего. В этой словесной перепалке с моей стороны был явный перебор.

– Ты не до такой степени жесток и безрассуден, каким пытаешься себя изобразить, – с обидой в голосе сказала Вика. – Остановись, Ромчик! Остановись, пока не поздно…

Ее проницательный взгляд стал не в меру серьезным.

– Я тебя предупреждаю… – повысив голос, произнесла она. – Я не позволю втаптывать меня в грязь! Если ты вовремя не остановишься, я буду вынуждена пойти на крайние меры.

Мне захотелось ее ударить. Я даже испугался столь неприемлемой мысли. Я окинул ее гневным взглядом, но внезапно мной овладели сомнения.

«Какие чувства должна испытывать Виктория, если действительно ни в чем не виновата? – подумал я. – А что, если все мои подозрения о ее неверности на самом деле основаны на нелепых фантазиях моего больного воображения?»

– Будет лучше, если мы помиримся, – нарушив ход моих мыслей, сказала Вика в продолжение начатого диалога. – Зачем мы издеваемся друг над другом? Если любовь и ревность – одно целое, то кому нужна такая любовь? Мой автомобиль стал причиной нашего раздора. Ты можешь его продать. Можешь разбить или облить бензином и поджечь, чтобы от него не осталось ни единого винтика, ни единого шурупчика.

– Ни единой гаечки, – добавил я.

– Да, Роман! Пусть не останется ни единой гаечки, – подтвердила она. – Ты можешь полностью его уничтожить!

– Это всего лишь машина, – подметил я. – Она не имеет к нашей размолвке никакого отношения.

– А что же тогда имеет?

Виктория чуть ли не задохнулась от возмущения.

– Ты не догадываешься?

– Нет. Не имею ни малейшего понятия. Я не вижу ни единой серьезной причины. Будь добр, открой мне глаза. Хотя бы я буду знать, в чем провинилась перед тобой. Если ты намекаешь на Данилу, то знай… Мне нет до него никакого дела!

Виктория подошла ко мне, но все еще не решалась меня обнять.

– Прекращай, Ромчик! Неужели ты не видишь, что я тебя люблю? Зачем ты меня мучаешь? Почему ты так жесток…

Она заплакала и, закрыв лицо ладонями, вновь отошла к окну. Ее покатые плечи вздрагивали всякий раз, когда она начинала громко всхлипывать. Во мне проснулось чувство жалости. Даже самая великолепная актриса не смогла бы сыграть роль несправедливо оскорбленной женщины с таким неподдельным изяществом и с таким правдоподобием чувства обиды, как это удалось Вике. Одно из двух: или она была самой гениальной притворщицей во всем мире, или я действительно был настоящим кретином. В эту минуту я больше был склонен признать себя непрошибаемым тупицей, чем не поверить в ее искренность. Осознавая некоторую вину, я решительно подошел к ней и осторожно тронул за плечи. Она неторопливо повернула голову.