Шотландская наследница - Патриция Поттер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она постаралась отогнать от себя грустные воспоминания и сосредоточилась на Саре Энн и Мастерсе. Пока он ловко, со знанием дела, осматривал пони, девочка стояла рядом, просто светясь от счастья.
— И мы можем забрать его прямо сейчас? — умоляюще спросила она.
— Как вы считаете? — обратился Бен к Элизабет. — Ваши рысаки примут этого малыша в свою компанию?
— Они спокойно относятся даже к Генри, — ответила она. — Так что Пепперминт вполне может рассчитывать на их дружбу.
— Решено, — сказал Бен доктору. — У вас есть седло?
— Конечно, — ответил доктор. — Седло моей дочери. Она выросла из него — так же, как и переросла Принца. Ей будет приятно, что он попал в хорошие руки.
Пони потянулся и еще раз обнюхал свою новую хозяйку.
— Аннабел тоже полюбит его, — сказала Сара Энн. В глазах Бена промелькнула печаль.
— Не уверен в этом, Ягодка.
— Вот увидишь, — доверительно прошептала она.
— Ну, что ж, — улыбнулся Бен. — Все может быть.
Последние слова он произнес по-шотландски, нараспев, и Элизабет неожиданно почувствовала, как какое-то тревожное, щемящее чувство кольнуло ее в сердце. На секунду ей отчаянно, безумно захотелось, чтобы кто-нибудь, когда-нибудь был бы с нею так же ласков, как Бен с Сарой Энн.
Господи, какие странные мысли способен вызывать в ней этот американец! Странные и пугающие.
Мастерс отдал доктору несколько фунтовых бумажек и обратился к Элизабет.
— Помочь вам сесть?
Ей хотелось бы обойтись без его помощи, но эти идиотские дамские седла — попробуй заберись без посторонней помощи! Ей не хотелось, чтобы Бен притрагивался к ней — во всяком случае сейчас, после того, как она поймала себя на мыслях, которые не могли не смущать. Она боялась смутиться еще больше, и ее худшие опасения подтвердились. Когда его ладонь коснулась ее руки, затянутой в перчатку, тонкий слой воздуха, разделявший их, словно полыхнул вдруг жаром. Его пальцы немного задержались на ее руке, прежде чем отпустить, и Элизабет заметила тень удивления, скользнувшую по лицу Бена.
— А я могу ехать верхом на пони? — спросила Сара Энн.
— Не сейчас, — ответил Бен. — Сначала ты должна будешь немножко потренироваться.
— Но Пепперминт может обидеться.
— Ничего с ним не случится, — сказал Бен.
— Вам сначала нужно будет привыкнуть друг к другу, — вмешалась Элизабет, заметив растерянный взгляд Бена. Было что-то трогательное в фигуре этого могучего мужчины, оказавшегося таким беспомощным перед маленькой девочкой.
— Но я уже люблю его, — запротестовала Сара Энн.
Брови Бена поднялись, и он с вызовом посмотрел на Элизабет, словно спрашивая: «Ну а как вы справитесь с такой задачкой?»
— А ты подумай не только о себе, но и о Пепперминте, — тихо сказала Элизабет. — Он идет сейчас в новый дом, и ему, должно быть, страшно.
— Страшно? Как и мне? — Сара Энн сочувственно посмотрела на пони.
— Да, я знаю, как страшно приезжать в незнакомую страну, — согласилась Элизабет. — Но теперь она уже не кажется тебе такой, верно? А пока ты не приехала сюда, ты этого не знала. Так и Пепперминт.
— Бедный Пепперминт, — сказала Сара Энн, и глаза ее наполнились грустью. — Я буду очень любить его.
Элизабет до боли захотелось обнять девочку, прижать к своей груди. Она прекрасно понимала, что довелось пережить этой малышке. И еще она знала, как тяжело и страшно держать такие переживания в себе.
Бен признательно посмотрел на Элизабет, и ей стало вдруг так радостно — словно он ей не улыбку подарил, а звезду с небес.
— А теперь пора в обратный путь, — сказал он.
Доктор Гудвин сходил в дом и вернулся с седлом и упряжью, которые быстро накинул на пони. Бен привязал Пепперминта к своему Самсону, усадил на него Сару Энн и сам запрыгнул в седло. Оказавшись в седле, Сара Энн первым делом оглянулась назад, проверяя, не отвязался ли ее новый любимец.
Элизабет ласково улыбнулась. Она и сама испытывала удивительно теплое чувство к этому пони. Как и к любому живому существу.
Сколько же нерастраченной любви таилось в ее душе! Любви, которую она так щедро изливала на Генри. На Шэдоу и других своих лошадей.
А ребенок? Может быть, Сара Энн могла бы ее полюбить и тогда… И чего она ждет от отца девочки? Элизабет сама этого не знала. Или просто боялась думать об этом.
Ах, если бы только ей удалось совсем не думать о Бене Мастерсе! Не вспоминать снова и снова о том ночном приключении. И если бы ее рука не горела огнем после случайного прикосновения его пальцев!
* * *
Барбара задумчиво смотрела в окно. Интересно, о чем это может так долго разговаривать Элизабет с этим американцем? Неужели она смогла ему понравиться? Эта мысль больно задевала самолюбие Барбары.
Даже не оборачиваясь, она почувствовала появление Хью. Может быть, она уловила волну ненависти, бушевавшую в нем? Глупец. Не понимает, что она заботится сейчас о них обоих.
— Все любуешься на этого бандита? — зло спросил он.
— Очень не хочу, чтобы Элизабет сумела настроить его против нас.
— И поэтому собираешься поехать вместе с ним в Эдинбург?
Она успокаивающе прикоснулась ладонью к его плечу.
— Для нас с тобой будет крайне важно знать все его планы.
— Дикарь проклятый, — пробормотал Хью. — И почему только Йен не сгинул без следа вместе со своим выродком?
— Что об этом попусту говорить? Они нашлись, — сказала Барбара. — Но если нам удастся доказать, что этот американец — проходимец и что это не дочь Йена…
— Я обшарил его комнату, — сказал Хью, — но не нашел ничего, что могло бы пролить свет на его личность.
Он сделал многозначительную паузу и добавил:
— Зато я нашел в его вещах револьвер.
— Револьвер?
— Да. И он выглядит так, словно из него стреляли, — сказал Хью. — И стреляли немало.
Барбара встревожено посмотрела в лицо Хью.
— Я с самого начала… Да, он сразу показался мне опасным человеком.
— Никакой он, к черту, не адвокат, — буркнул Хью. — Могу дать голову на отсечение.
— Слишком большая ставка, — заметила она. — Поэтому ты и проиграл так много.
— Много, но не все, — двусмысленно ответил он у положил ладонь на грудь Барбары.
Она застонала — тихо, затем громче. Он всегда умел распалить ее страсть. И она всегда любила его — с того самого дня, когда он впервые появился в Калхолме, два года назад. Хью возбуждал ее так, как никогда не возбуждал ни один мужчина, даже Хэмиш, и любить его представлялось Барбаре чем-то вполне естественным.