Крест и корона - Нэнси Бильо

Сэр Уильям Кингстон поморщился, услышав эту колкость, и поспешно удалился. Он поднимался назад по лестнице с такой скоростью, словно за ним кто-то гнался.

— Добро пожаловать в Белл-Тауэр, сестра Джоанна, — резким голосом сказал епископ Гардинер.

Он распахнул деревянную дверь и знаком велел мне следовать за ним. Сердце бешено колотилось у меня в груди, когда я перешагнула порог.

В дальнем конце помещения горели всего две слабые свечи, едва рассеивавшие сумрак. Снаружи сияло солнце, а здесь было темно, как в помещениях Белой башни, по которым я бежала в полночь. Я услышала непрерывный стук капель, но источника его не увидела.

Епископ Гардинер взял меня за руку и довольно грубо потащил вглубь помещения. В нос ударил отвратительный запах, к горлу подступила тошнота. Никто не озаботился тем, чтобы помыть камеру щелочью. Здесь пахло испражнениями и болезнью. Когда мои глаза привыкли к темноте, я смогла различить весьма странное убранство помещения: два длинных стола и мощную колонну, обмотанную посредине цепями.

— Не слишком приятная комната. Правда, Тобайас? — спросил епископ. — Но ко всему привыкаешь.

Я почувствовала справа какое-то движение и увидела человека. К своему ужасу, полуголого. Рейтузы удерживались у него на поясе с помощью веревки, а рубаха отсутствовала. В слабом свете поблескивали мощные мускулистые руки.

— Как там наш… гость? — спросил епископ.

— Отдыхает. — Ну и голос был у этого Тобайаса: словно гравий перекатывается под ногами.

— Ясно. Ну, ты знаешь, что делать.

Епископ подтолкнул меня к Тобайасу, который стоял перед диковинным длинным столом. Подойдя поближе, я увидела, что стол этот представляет собой какое-то сложное устройство с веревками и шкивами, натянутыми поверху.

Я подошла еще ближе и замерла. За спиной у Тобайаса лежал без сознания человек. Его вытянутые над головой руки были привязаны к столу с одной стороны, а ноги — с другой. Под спину несчастного, приподнимая его тело в районе поясницы на несколько дюймов, были подложены большие деревянные валики. И я сразу поняла, что это приспособление для пыток — дыба.

Тобайас поднял ведро и плеснул водой в лицо человека на столе.

Тот вздохнул, закашлялся и повернул к нам голову. К дыбе был привязан мой отец.

Я услышала долгий жуткий крик. И не сразу поняла, что это кричу я сама.

Отец посмотрел на меня. На лице его, чуть ниже правой скулы, алело пятно, оставшееся после взрыва на Смитфилде.

— Джоанна, Бог мой! — воскликнул он. — Нет! Нет! — Он попытался освободиться, но не смог сдвинуться ни на дюйм. Привязан он был надежно.

Епископ Гардинер схватил меня сзади за плечи и больно сжал их.

— Сестра Джоанна, вы расскажете мне то, что я хочу знать? — спросил он.

Слезы побежали у меня из глаз.

— Отпусти ее, ты, ублюдок! — прокричал мой отец.

— Тобайас! — скомандовал епископ Гардинер.

Верзила схватился за рычаг, крякнул и потянул его вниз. Перекрещенные веревки натянулись и напряглись, потянув руки моего отца в одном направлении, а ноги — в другом. Бедняга страшно выпучил глаза, рот его раскрылся в безмолвном крике.

— Подождите! Нет, прекратите! — взмолилась я, пытаясь вырваться из хватки епископа. — Я вам все скажу, только, пожалуйста, прошу вас, не мучайте его больше!

Епископ Гардинер оттащил меня к двери, чтобы не слышал Тобайас.

— Немедленно рассказывай все, что тебе известно о короне Этельстана. Или, клянусь Господом, я разорву твоего отца на части. — Даже в этом тусклом свете я видела, что его лицо снова налилось кровью.

«Господи, прости меня за то, что я делаю».

— Это все королева, — пробормотала я.

— Что? — воскликнул Гардинер. — Про какую королеву вы говорите?

— Про Екатерину Арагонскую. Она перед смертью рассказала мне о короне Этельстана.

Руки епископа опустились. Выражение крайнего напряжения исчезло с его лица.

— Тобайас, — выдавил он. — Развяжи ее отца.

— Выпейте вина, — приказал епископ Гардинер.

Он привел меня в комнату на первом этаже Белл-Тауэра. Здесь стояли столы, стулья и книжные шкафы.

Образ отца, изуродованного и донельзя запуганного, растянутого на дыбе, снова предстал предо мною во всех жутких подробностях. Я полностью погрузилась в невеселые мысли и очнулась, лишь почувствовав, как что-то настойчиво касается моей руки. Это епископ пытался предложить мне кубок с вином. Я отшатнулась от него, содрогнувшись всем телом.

Гардинер вздохнул и поставил кубок на стол. Я буквально физически ощущала исходившее от него нетерпение.

— Я расскажу вам все, епископ, — прошептала я. — Просто мне нехорошо.

— Закройте глаза. Три раза глубоко вдохните и выдохните.

Я подчинилась — выбора у меня не было.

— А теперь, сестра Джоанна Стаффорд, начните с самого начала. С того дня, как вы прибыли в замок Кимболтон прислуживать Екатерине Арагонской. Когда это было?

— Во вторую неделю декабря тысяча пятьсот тридцать пятого года, — ответила я. — В тот день, не переставая, шел дождь. Мы с отцом приехали верхом. Грязь на дорогах была просто непролазная. Наши лошади постоянно останавливались. Если бы мы отправились в телеге или носилках, мы бы ни за что не добрались до места. Неподалеку была бедная деревня, и местная старуха благословила меня, когда мы спросили, какая дорога ведет к замку. А еще она сказала: «Благослови, Господь, нашу бедную королеву Екатерину». Меня это удивило. Нам говорили, что по указу короля после развода было запрещено называть его бывшую супругу королевой. Но простой народ всегда ее любил.

— Это так, — сухо подтвердил епископ. — Продолжайте.

Я открыла глаза и продолжила:

— Удивило меня и то, насколько мал оказался замок Кимболтон — скорее небольшой дом, а не замок. И построен он в низине. Трудно было поверить, что там живет королева. — Я испуганно осеклась, понимая, что допустила ошибку. Но епископ сделал мне знак рукой, прося продолжать. — Встретить нас вышел сэр Эдмунд Бедингфилд, владелец Кимболтона и ее попечитель. Нас ждали. Отец выслал вперед гонца с сообщением, что вместо матери приеду я. Сэр Эдмунд подвел меня к двери, которая соединяла его дом с покоями королевы, и удалился. Екатерина Арагонская не позволяла Бедингфилду появляться в ее покоях, потому что он обращался к ней как к вдовствующей принцессе, а не как к королеве.[21]