Угол - Евгений Южин

– Лететь нам еще и лететь – вот чего! На, смотри. – Я протянул ей планшет.

– Так мало?! – удивилась она, затем продолжила немного спокойнее: – Ну, так мы и собирались лететь больше суток!

Тем не менее я чувствовал, как нас захватывают масштабы океана – мы в воздухе уже больше десяти часов, под нами и над нами безбрежная синь, единственным украшением является далекая полоса облаков над горизонтом, и если все будет, как мы планировали, то висеть нам над этой бесконечной водой еще часов двадцать, если не больше.

Я пересел за рычаги, Ана соорудила пару бутербродов, мы молча пообедали. На время это вернуло мне чувство уюта и защищенности, но стоило скелле отправиться отдыхать, как потрясающие масштабы океана снова надавили на меня. Мне казалось, что Ана не до конца понимает, на что мы решились – любая поломка, любая неожиданность, и нам конец. Даже если бы у нас была спасательная шлюпка, то вряд ли она пригодилась бы – за все время полета я ни разу не видел внизу ни одного судна. Под нами к тому же был не земной океан с его богатой жизнью. Здесь рыбачить бесполезно, и чайки не парят над головой – просто тысячи километров глубокой соленой воды, и больше ничего. Я начал думать о фантастических способах спасения – у меня же на борту скелле. Ее резервы энергии безграничны – она всего лишь оперирует идущей от черной дыры. Сможет ли она создать воздушный пузырь, чтобы ходить пешком по океанскому дну, или устроить гонки на водяных лыжах без катера? Бредовые фантазии на эту тему развлекали меня какое-то время. Потом это надоело, и я едва не уснул. Ана несколько раз вставала, подсаживалась ко мне, сделала еще один обед – мы перекусили, опять ушла спать или сделала вид, что спит. Время вахты тянулось бесконечно, начали болеть спина и пятая точка, я, грешно сказать, отсчитывал мгновения, когда можно будет встать и подвигаться.

Пропищал планшет, Ана тут же вскочила, из чего я сделал вывод, что она и не спала. Когда через некоторое время она сменила меня, я вновь занялся навигацией – это время осмысленной деятельности приводило меня в чувство и возвращало ощущение собственной значимости. На этот раз наш прогресс стал более заметен, хотя до половины маршрута было еще очень далеко. Напоследок осмотревшись – полоса серой облачности на горизонте развернулась параллельно нашему курсу и висела далеко на севере, немного расширившаяся – я убедился, что мир вокруг не меняется, и отправился валяться на одеяле, восстанавливая нывшую спину. Самое удивительное, что я вновь уснул.

Писк таймера смутил меня – было чувство, как если бы я нагло дрых, пока слабая женщина рулила танком и отбивалась от наглых захватчиков. Я сел на одеяле. Солнце било прямо в лобовое стекло, и я обнаружил мое уцелевшее с Саутрима сомбреро подвешенным прямо над окном, оставляя лишь маленькую щель снизу.

– Ты стал храпеть, дорогой! – приветствовала меня явно скучающая девушка.

– Неправда и наглый поклеп! Если бы я храпел, то сразу бы проснулся от этого.

Быстро управившись с водными процедурами, я сменил застонавшую, когда она вставала с кресла, Ану и, сдвинув сомбреро на потолок, осмотрелся: океан сверкал солнечными зайчиками, дневной свет за окном налился сочной оранжевой зрелостью – день клонился к вечеру. Справа, параллельно нашему курсу, немного в отдалении висело толстое облачное покрывало, под которым таилась тьма. Над ним, еще дальше, вырастали высоко в небо красивые горы облаков, сверкавшие на солнце, как сказочные замки. Некоторые из этих замков пугали своими масштабами, но пока еще держались вдалеке. Облачный фронт казался безобидным под ярким светом солнца, тем более что он тянулся параллельно нашему курсу, но я насторожился. Мы не трансатлантический лайнер и не сможем перелететь над штормом. Даже если ветер, дождь, молнии, град и турбулентность не настигнут нас, лететь нам придется, что называется, по приборам, без малейшей надежды сориентироваться. Если мы вляпаемся в дождь на подходе к островам, то придется идти очень низко под облаками, чтобы заметить нашу цель. А такой полет очень напряженный и изматывающий – не говоря уже о риске аварии. Кроме всего прочего, наш самолет не сможет сопротивляться ураганному ветру, и где в результате мы можем оказаться – бог его знает. Дополнительной пикантности ситуации придавала надвигающаяся ночь. К моменту, когда меня сменит Ана, она уже будет должна вступить в свои права, а в полной темноте мы еще более беззащитны перед непогодой – мы даже не сможем попытаться облететь ее, так как ничего не разглядим, пока не будет поздно.

Порадовали замеры – мы преодолели половину пути и немного больше. Теперь весь полет ощущался как собственный чувственный опыт – пролетел половину, значит, еще столько же вахт и перекусов, и мы будем на месте. Было довольно жарко – видимо, солнце, бьющее через лобовое стекло, нагревало салон, и я стал набирать высоту. На пяти тысячах воздух стал ощутимо прохладным, Ана позади заворочалась и накрылась одеялом, край облачности вдоль которого я шел, опустился, и стал хорошо виден вздымающийся вдалеке огромный облачный столб с плоской стертой вершиной, уходящий высоко в темнеющее небо. Он как будто задевал своей вершиной за потолок мира, отчего та стиралась широким белым блином, размазанным хвостом, тянущимся за стремительно несущимся на восток исполином. К счастью, встреча с ним нам не грозила.

Неприятности начались ближе к концу моей вахты. Солнце нырнуло за облака, сразу же упали сумерки. Край облаков опасно приблизился, и что хуже, я обнаружил впереди по курсу еще одну темную полосу – облачность впереди резко забирала к югу. Основной шторм остался к этому моменту позади, башни, торчавшие над основным слоем, слились в невнятную высокую облачность, а барьер, пересекавший наш путь, казался еще более скучным и невысоким. В любом случае уходить ночью далеко на юг, пытаясь обогнуть препятствие, не зная, что происходит там, я счел неразумным. Понадеявшись, что, кроме полета в облаках, нам ничего не угрожает, я решил оставаться на выбранном курсе, а так как лететь предстояло ночью и в темноте, то, возможно, мы и не заметим ничего.

Пяти тысяч не хватило, чтобы идти по верхней кромке – почти сразу же мы врезались в серое мельтешение тумана, самолет затрясся, воздух, поступающий из-за борта, резко похолодел. Я наклонился и перевернул активное ядро на климатической системе – теперь чебурашка в ведре, обдуваемая воздушным потоком, нагревалась, заодно нагревая и поступающий в кабину воздух. Наружная, видимая из кабины, сразу же покрылась изморозью и потихоньку стала обрастать снегом. Стремительно темнело. Проснулась Ана, хотя таймер еще не сработал. Девушка подошла ко мне и всмотрелась в серую мглу за окном.

– Будем меняться?

– Время не вышло. И я хочу привыкнуть к этой мути. Понять, можно ли в ней существовать. – Я посмотрел на напряженно всматривающуюся во мглу скелле. – Впереди вся ночь, успеешь еще насидеться. Поужинаем?

– Я не хочу. Но тебе сделаю. – Она вернулась назад и спросила: – Орешек свой будешь?

– Нет, спасибо. Он меня бодрит, а я бы поспал.

– Как хочешь.

Самолет тряхнуло, как если бы он налетел на бордюр. У меня на мгновение возникло чувство, что мы летим боком, потом тряхнуло еще раз. Кажется, спокойно поесть не удастся.