Флэш без козырей - Джордж Макдональд Фрейзер

Теперь ветер дул довольно сильно, и рабам приходилось туго. Первые несколько дней они просто лежали, стеная и корчась от морской болезни, но Спринг приказал, чтобы в больших медных котлах приготовили припасенную для рабов кашу, а затем, выпоров одного из черномазых прямо в трюме, заставил его и всех остальных есть, несмотря на приступы рвоты. Мэрфи постоянно осматривал рабов, в особенности женщин, чтобы удостовериться, что никто не умер, и дважды в день из шлангов смывали все нечистоты, которые иначе могли в скором времени привести к вспышке эпидемии.

На четвертые сутки ветер ослаб, рабы почувствовали себя лучше, и коки, которые занимались приготовлением пищи для них, стали самыми занятыми людьми на судне. Единственное, чего на «Бэллиол Колледже» не жалели для своего живого груза, была пища — что, конечно же, было правильно. Спринг также настоял, чтобы рабам готовили лимонный сок, который этих черномазых приходилось заставлять пить. Поначалу они испытывали к нему отвращение, но перед выбором: сок или плеть — сразу же пили столько, сколько было нужно. Черномазые по-прежнему были перепуганы, так как даже не представляли себе, что такое океан, и не могли понять, что означает качка судна. Когда они не ели и не спали, то просто лежали в своих клетках длинными черными рядами, вопя и дико вращая глазами, словно перепуганные овцы. Все они абсолютно пали духом, так что я понимал, почему некоторые работорговцы считали их не человеческими существами, а животными. Ежедневно они выполняли странные упражнения, которые назывались «танцами». Их партиями выводили на палубу и заставляли скакать, прыгать и бегать по кругу в течение получаса. Все это делалось для того, чтобы держать их в хорошей форме, но поначалу рабам это не нравилось, и нам приходилось подгонять их линьками. Однако после нескольких раз негры сами вошли во вкус, и было странно наблюдать, как они притоптывают и дрыгаются на палубе, хлопают в ладоши и даже напевают что-то себе под нос. Те, что побойчее, даже улыбались и пучили глаза — они напоминали больших детей, забывая всю ничтожность своего существования, и просто расцветали от удовольствия, когда матросы кричали, подбадривая их. У одного из наших парней была скрипка, на которой он наигрывал джиги, и негры пытались превзойти друг друга, кривляясь в такт музыке.

Мужчины позабыли свои страхи куда быстрее женщин, которые танцевали не так весело, хотя каждый на судне всегда рад был посмотреть на их пляски. Трудно было назвать какую-нибудь из негритянок красоткой, с их приплюснутыми лицами и курчавыми шапками волос, но у них были прекрасно развитые тела, а никто из нас не видел более приличных женщин уже около шести недель. Сначала вид этих голых извивающихся тел приводил меня в возбуждение. То же было и с остальными — они облизывали губы и вполголоса интересовались, когда же, наконец, возьмется за работу наш судовой доктор?

Я понял, что это значит, когда все мы получили приказ явиться на осмотр в каюту Мэрфи, где нам предстояло раздеться, чтобы он мог проверить, нет ли у кого подозрительных прыщей, трещин, язв и прочих признаков интересных болезней, свойственных распущенным морякам. Когда все мы были признаны здоровыми, Спринг разрешил каждому выбрать себе по черной девчонке. Я предположил, что это было сделано чисто из заботы о моряках, но причиной оказалось другое: если черномазая беременна от белого, то пользуется гораздо большим спросом на рынке, так как может родить детей-мулатов. Последние ценились дороже «чистых» негров благодаря своей сообразительности. Кубинские торговцы живым товаром доверяли Спрингу, и если он гарантировал, что все черные женщины прошли через руки его экипажа, ценность груза значительно возрастала.

— Я хочу, чтобы вы обрюхатили каждую из этих телок, — сказал он. — Но делать вы это будете пристойно, слышите, salvo pudore,[49]в своих каютах. Я не хочу оскорбить взор миссис Спринг.

Для парня вроде меня это было праздником, но как оказалось, особой забавы не получилось. Я выбрал было довольно симпатичную крупную куколку — черную, как ночь, и хорошую танцорку, но она ничего не умела и к тому же воняла джунглями даже после того, как ее отмыли. Я попытался немного придать ей живости — сначала лаской, а потом и линьком, но толку с нее было не больше, чем от незамужней тетушки епископа. Однако дело есть дело, и в перерывах между нашими трудолюбивыми кувырканиями на койке я попытался удовлетворить свой интерес к иностранным языкам, способность к которым — помимо умения разбираться в лошадях — была единственным моим талантом. Обычно я ловко управляюсь с иностранными подружками по подушке, быстро обучая их английскому, но с этой, конечно, ничего не вышло — она была тупа, как берширская свинка на рынке. Так что ничего путного сказать она не могла, впрочем, мне удалось обучить ее нескольким английским словам и фразам вроде: «Моя есть леди Каролина Лэмб»[50]и «Моя есть лучший болтунишка на „Бэллиол Колледж“». Матросы оценили эти веселые шутки, а я — дьявол меня дернул — научил ее еще и одной строчке из Горация, после долгой дрессировки добившись, чтобы моя милашка произносила ее безупречно. Так что стоило ущипнуть чернокожую леди за бочок, как она сразу же пищала: «Civis Romanus sum. Odi profanum vulgus».[51]

Спринг чуть из своей шкуры не выпрыгнул, когда это услышал, и вовсе этому не обрадовался. Капитан воспользовался случаем и упрекнул меня за то, что я не отослал ее обратно в трюм, чтобы взять себе новую девчонку, поскольку он хотел, чтобы мы покрыли их всех. Я ответил, что мне неохота связываться с другими, зато эту я хоть немного обучил английскому, что тоже может поднять на нее цену.

Он разорался, проклиная мою чертову дерзость, не подумав о том, что нас может услышать миссис Спринг. Она осадила его, неожиданно заметив:

— У мистера Флэшмена верное сердце. Я поняла это, как только впервые увидела его.

Конечно же, она была сумасшедшей, но Спринг вынужден был пойти на попятный, так как она не должна была знать, что на самом деле творят с черными женщинами. Но он все же позволил мне оставить леди Каролину Лэмб.

Наше плавание начинало становиться приятным, так как ветер дул достаточно сильно, чтобы обеспечивать нам хорошую скорость и в то же время не причинять особого беспокойства неграм. Их здоровье по-прежнему оставалось в норме, без смертельных исходов, что очень радовало Спринга. Работа на палубе была легкой, как и на всяком быстроходном судне при попутном ветре, и находилось время просто посидеть, наблюдая за летучими рыбками и слушая, как матросы травят свои байки. Мое уважение к ним значительно возросло после нашей встречи с английским шлюпом, которая подтвердила предположение, что это не какие-нибудь портовые крысы, которые только и думают о том, чтобы затеять поножовщину, а первоклассные моряки. А я уже знал, что время, проведенное за слушанием рассказов людей, которые хорошо знают свое дело, никогда не пропадает втуне.