Дворец утопленницы - Кристин Мэнган

– Правда, Фрэнсис. И мне приятно это слышать.

– Что именно?

– Что вы включаете меня в число ваших друзей.

Оторопев от внезапной пылкости, с какой были произнесены эти слова, Фрэнки помедлила с ответом:

– Ну… да.

Гилли тоже на секунду замешкалась.

– Вообще, это была не совсем неправда.

– Что «это»?

– Мы с вами уже виделись однажды, хотя, наверное, такое нельзя считать знакомством. Папа меня как-то привел на встречу с вами, и я у вас попросила автограф.

В голове у Фрэнки мелькнул кадр из прошлого: девчонка с косичками в самом начале очереди, пристальный взгляд без намека на робость.

– Не помню.

Замерев у приоткрытой двери, она глядела Гилли вслед, пока та не скрылась за углом. А потом, бог знает почему, еще пару минут стояла у входа одна – хотелось убедиться, что гостья уже не вернется.

На следующий день, возвращаясь домой с рынка, Фрэнки заблудилась. Она понятия не имела, как это произошло, просто в один прекрасный момент – поправляя на плече холщовую сумку, ручки которой едва не лопались под тяжестью купленных на ужин овощей и рыбы (сил больше нет терпеть унылую стряпню Марии!), – осознала, что забрела в совершенно незнакомые края.

Тут же она машинально сунула руку в карман.

Пусто. Решив, что свисток, должно быть, завалился в угол кармана, Фрэнки замерла посреди улицы. Пошарила рукой, затем вывернула карман наизнанку, уверенная, что ей показалось. Но нет, никакой ошибки – свисток пропал.

Ну и бог с ним, найдется. А сейчас главное, чтобы нашлась дорога домой.

Разумно было бы остановиться и подумать, где она свернула не туда. Перестать углубляться в неисследованную часть города, уходя все дальше и дальше от Кампо Санта-Мария Формоза. Прекрасно понимая это, Фрэнки все же не смогла заставить себя повернуть назад – мысль отчего-то казалась ей унизительной, ведь это означало, что Венеция обвела ее вокруг пальца, точно туристку, затянула в свой лабиринт мостов и переулков. Вместо этого она торопливо зашагала вперед, чувствуя, как горят щеки – не то от холода, не то от стыда, да какая разница. Скорее, скорее, надо найти дорогу. Подавить панику, уже сотрясающую тело. После очередного моста она свернула налево. Поднялась по одной лестнице, спустилась по другой и оказалась посреди просторного кампо, которого никогда прежде не видела. Пару раз она поймала на себе косые взгляды – казалось, местные видят ее насквозь, угадывают ее смятение и стыд.

Она уже готова была поверить, что никогда не найдет дороги, что это и не город вовсе, а чистилище, в котором ей суждено вечно бродить по смутно знакомым, но чужим улицам, поправляя на плече тяжелеющую с каждой минутой сумку.

Но после часа бесцельных скитаний верный путь вдруг отыскался сам собой, по чистой случайности. Открывая дверь в палаццо, она представляла себе встревоженные лица друзей, поток лихорадочных вопросов: где ты была, куда пропала, ты хоть знаешь, сколько времени прошло? Готовилась в мельчайших подробностях пересказать свои злоключения.

Но в холле никто не бросился ей навстречу.

Никто даже не выглянул.

Фрэнки опустила сумку на пол и двинулась дальше по палаццо в поисках Джек и Леонарда, гадая, не отправились ли те искать ее, – вот было бы неловко, подумала она, морщась, да к тому же унизительно. Потеряться – значит проявить слабость, а такого Фрэнки не позволяла себе даже с близкими.

Повернув за угол, она обнаружила обоих на диване в гостиной.

Джек приподнялась на локте:

– Фрэнки, правда ведь, тут ужас как холодно? Я и говорю Леонарду: если венецианцы не научатся топить, больше я сюда среди зимы ни ногой. – Она ненадолго умолкла, разглядывая подругу, не успевшую даже снять пальто. – Ты уже сегодня выходила?

Фрэнки собралась было выложить все начистоту – как отправилась на рынок, как заплутала на обратном пути, – но в последний момент передумала.

– На рынок сбегала.

– Отлично, – сказала Джек. – Купила чего-нибудь на ужин? Чтобы самим приготовить?

– Пожалуйста, – вклинился Леонард. – Я уже не могу давиться стряпней Марии.

– Вот именно. – Джек снова взглянула на Фрэнки: – Все в порядке?

– Да, – кивнула та. – Пойду разберу покупки. – Она замешкалась. – А никто не видел свисток?

– Свисток? – переспросил Леонард, а Джек задумалась. Оба заявили, что свисток им не попадался.

– Ну ладно, – сказала Фрэнки, постаравшись изобразить улыбку. – Найдется.

И поспешно вышла из комнаты.

На следующий день позвонил Гарольд.

Когда Фрэнки вернулась домой, палаццо пустовало – Джек и Леонард отправились на прогулку. Решив насладиться тишиной, она налила себе выпить и остановилась у окна; по каналу в обоих направлениях плыли гондолы – медлительно, лениво, но непреклонно. Конечно, она будет скучать. По этому молчаливому городу, по безмолвию, которое бальзамом проливается на истрепанные нервы, исцеляет, успокаивает. Но все же пришло время вернуться, снова погрузиться в работу, которой она так долго избегала. Эта кипа исписанных страниц на столе – несомненно, начало чего-то нового. Нет, не просто начало. С тех пор как приехали друзья, она снова стала писать, хоть и урывками. По утрам, когда просыпалась слишком рано и уже не могла заснуть; по вечерам, когда поднималась в спальню и прислушивалась к звукам, доносившимся снизу, – звукам, которые, вопреки ее уверенности, что присутствие посторонних только мешает, ободряли и придавали сил. То, что началось с пары скороспелых, неоформленных идей, смутно суливших продолжение, давно переродилось в нечто настоящее, живое. В роман, который был почти готов, хотя в этом она до сих пор боялась себе признаться.

– Гарольд, – сказала Фрэнки, угадав, кто звонит. – Только что о тебе вспоминала.

– Правда? – с сомнением в голосе отозвался он.

– Да. Чувствую, что готова вернуться в Лондон.

– Какие прекрасные новости! – Голос Гарольда звучал не в меру серьезно. – Очень рад слышать.

Он умолк, и то, о чем он не решался сказать, проступило из тишины, прокатилось бесшумным эхом по пустому палаццо.

– Что стряслось? – спросила Фрэнки, перекрикивая внезапный звон в ушах.

– Послушай, – начал он, тщательно подбирая слова, – Леонард с тобой уже говорил?

– Пока не успел. Расскажи ты.

Как бы ни страшила ее правда, ожидание еще мучительнее. Если от плохих вестей никуда не деться, пожалуй, даже лучше услышать их от Гарольда, а не от Леонарда, разговор с которым непременно вышел бы слишком личным, слишком интимным.

На том конце провода раздалось невнятное бурчание в духе «Ох уж эти мне адвокаты», и наконец Гарольд прочистил горло и произнес: