Та Сторона Одиночества - Мария Ерова

Этот поцелуй не был нежен, напротив. Сейчас Морис желал её так сильно, что готов был поступиться всеми своими обещаниями и принципами; просто наброситься на неё, не обращая внимания на мольбу и протесты; сорвать с неё одежду, эти невыносимые сантиметры ткани, что не позволяли им стать ближе физически, и сделать всё то, о чём молило его собственное тело всё это время, с момента их знакомства.

Он остановился так же внезапно, как и начал это сумасшествие. Его тяжелое дыхание пугало девочку, но сейчас она готова была отдаться ему – лишь бы доказать свою преданность. Морис же испугался сам себя – да, он желал её всем свои существом, но желание на грани безумия… Неон вспыхнул в его глазах неожиданно, Мирия даже поморщилась от резкой синевы, озарившей её лицо, но возражать не стала – ей нравилось, когда её возлюбленный «сиял глазами».

-Ты просто пышешь энергией, милая. – Сообщил граф, когда его глаза приняли обычный синий оттенок. – Ты можешь не ощущать этого, но ты самый настоящий генератор живой Силы. По всей видимости, «питать» ты способна не только Джоэла. Твоя энергия воздействует и на меня, усиливая потребность в …любви… её физическом проявлении…

Мирия раскраснелась, а Морис заулыбался.

-Я хочу тебя, девочка, но хочу так же, чтобы это желание было взаимным… Не стоит приносить себя в жертву, ты слишком дорога мне, милая…

-Я боялась, что ты подумаешь, что я и Джоэл…, - она заколебалась. – И вся эта болтовня Элиаса!

-Вот именно, болтовня. – Морис улыбался ей в ответ. – Не обращай внимания, он просто слишком эмоционален и раним; я верю тебе. Я люблю тебя.

На это раз сама девушка не выдержала и поцеловала его так страстно, что Морис вновь едва сдержался, его руки уже скользнули по спине Мирии, но она робко остановила его.

-Ты обещал…

-Конечно. – Граф нехотя боролся с собственными чувствами и желаниями. – Если буду уж слишком настойчив, залепи мне как следует, не стесняйся.

Мирия провела ладонями по его лицу, мило улыбаясь.

-Хорошо, милый. Как скажешь.

Мы стояли под тяжелым утренним небом – темно-лиловым, с прожилками огненно-красных, пронизывающих весь горизонт рваных лоскутов восходящего солнца. Воздух был свеж – настолько, что хотелось дышать полной грудью, удержав в себе эту драгоценную прохладу на весь будущий день или хотя бы сохранить в себе это воспоминание.

Мирия была рядом. Мы могли не смотреть друг на друга, но неизменное ощущение присутствия объединяло нас в единое целое. Мы смотрели в одном направлении – и этого было достаточно. И если я протягивал руку в сторону – то знал, что тут же её ладонь коснется моей, и это было чем-то невероятным, волшебным.

Прошло чуть больше трех месяцев с тех пор, как выяснилось, что я и Мирия – «супранормные с взаимно-зависимой энергетикой», или диады – так называл нас Морис. И все давным-давно, включая и нас самих, привыкли к нашему странному общению, нашему взаимному притяжению без намёка на физическую близость – все, кроме Элиаса, который «терпел» (а иначе и не сказать) нашу дружбу, скрепя зубами.

Морис во время наших занятий часто сажал нас друг напротив друга, и изучал, изучал, изучал на непонятном нам уровне, то заставляя касаться открытых ладоней, то наоборот, удаляя на разные расстояния, но это было вначале.

Мирия к тому, что происходило во время занятий, проявляла равнодушие, и не очень-то расстроилась, когда подобная практика подошла к концу. Граф Анедо перестал её тревожить, и она с радостью вошла в привычную колею своей жизни.

Но та невидимая связь, что соединяла нас воедино, не могла так просто быть отсечена, да и Мирия не стремилась к этому; не зависящее от её желаний чувство брало верх, и мы сблизились ровно настолько, насколько требовало от нас наше взаимное притяжение. И мы сдружились.

Граф Анедо никогда не выражал ни ко мне, ни к Мирии абсолютно никакого недоверия, в разговоре с другими называл нас не иначе как «дети», и его по-отечески тёплая улыбка все время напоминала нам о нескончаемом великодушии и мудрости этого человека. Он часто покидал базу, как и все прочие её жильцы, и нам с Мирией нередко приходилось оставаться здесь вдвоём, маяться от скуки и вспоминать некоторые моменты своей «прошлой жизни», повествуя о них друг другу.

Элиаса же эта позиция графа просто выбешивала. Он всегда был резок и груб, если заставал нас вдвоём на кухне, или в комнате, или неважно где – мирно беседовавшими за чашкой чая или просто за тихим молчанием. Он был крайне подозрителен и неоднократно подчеркивал, что не доверяет нам двоим, и Морису порой даже приходилось его одергивать в свойственной для него мягкой манере.

Мы же в свою очередь старались как могли не провоцировать его, но что мы могли поделать?

Я знал, как Мирия трепетно относится к их с Морисом чувствам; я видел горькую грусть в её глазах, когда графу приходилось задерживаться где-нибудь надолго – тут уж никакая тяга к общению со мной не могла развеять её тоски по возлюбленному. Она скучала по нему совершенно искренне, да и я никогда не претендовал на особое место в её сердце.

Моё же тоже было не со мной. В суете произошедших событий я ни на миг не забывал о Терезе. Её светлый облик грел мою истерзанную щемящей тоской душу. Она перестала быть навязчивой идеей – нет, скорее уже стала далёкой мечтой, озаряющей нескорое будущее, так как на скорую встречу я уже и не надеялся.

Сейчас же самым близким моим человеком была Мирия (кто бы знал, что моим лучшим другом станет девчонка!). Мне было девятнадцать, ей на два меньше, и мы были самыми младшими из всех живущих на базе.

Элиас тоже стал мне неплохим приятелем; бывало, мы вместе проводили время, весело и бесшабашно, уничтожая запасы его алкоголя, который никогда не заканчивался. Он напоминал мне моих грессийских друзей – тоже без царя в голове, всегда веселый и с кучей свежих шуток, но лишь до тех пор, пока в нашем кругу не появлялась Мирия.

С тех пор, как я поселился на базе, их отношения заметно ухудшились. Я был более терпим в отношении переменчивого характера Дельфина, Мирия же в силу своей женской капризности не желала мириться с его странностями, её раздражали постоянные обвинения со стороны Элиаса, придирки на пустом месте, доходившие до паранойи.

Двое других обитателей базы – Лиза и Бренд, абсолютно ровно восприняли моё появление в их тесном кругу, практически безэмоционально. Они редко задерживались на базе, вероятно, используя её как перевалочный пункт, и я практически ничего о них не знал, да и не стремился к этому, впрочем, как и они.

Я часто вспоминал Рида. Тери. Джонса. Всех остальных. Я любил рассказывать о них девушке, а она внимательно слушала меня, должно быть, чувствуя, как я по ним скучаю. Разыскивали ли они меня? Знали ли о том, где я? Я скучал по ним, честно, очень скучал, и иногда даже подумывал, что неплохо было бы вернуться, но… Моя новая жизнь обещала мне гораздо больше меня самого, чем будни горе-леттера, пусть и с самыми лучшими в мире друзьями. Я больше не хотел быть неудачником. У меня появились амбиции – и я знал, что получу то, что хочу только здесь, при помощи графа Анедо.